"Я максимально упал на дно". Арсений Бородин - о зависимостях и инфаркте

Простой парень из Барнаула с первой попытки попал на самый престижный проект страны, стал финалистом «Фабрики звёзд» и звездой молодёжной группы «Челси», но жизнь подготовила ему немало испытаний. Арсений Бородин честно рассказал «Жизни» о личных трагедиях, депрессии и проблемах с алкоголем.

– Это правда, что Вы коллекционируете алкоголь?

– Собирал! У меня даже был виски 1988 года – года моего рождения. Много было коллекционных экспонатов, а потом я часть раздарил, часть употребил и перестал коллекционировать.

– У себя в Сети Вы написали: «Однажды в далёком 2007 году я привёз самый первый iPhone Киркорову». Как это произошло?

– Когда появилась «Фабрика звёзд 6», Филипп часто захаживал к нам в гости. И так получилось, что мы все познакомились, подружились… И как-то раз мы поехали с «Челси» на гастроли в США выступать для русскоговорящей аудитории. И Киркоров позвонил нашему концертному директору и попросил, чтобы мы купили ему телефон. Мы с ребятами, естественно, были в курсе всех новинок и задались вопросом: «Зачем, собственно, Филиппу Бедросовичу iPhone, который в России совершенно не работает?» Для тех, кто не в курсе, поясню, что раньше функция этого телефона была полностью завязана на мобильном операторе. То есть вы покупали телефон и пользовались им только посредством определённого американского оператора. В России это был просто кусок полена – он не работал совсем, но уже тогда Филипп Бедросович со своими знакомыми программистами узнал о том, что, оказывается, его можно взломать и перепрошить.

– Вы общались по-дружески?

– Он всегда по-дружески общается с теми, кто ему интересен. То есть он максимально сразу снимает все барьеры, если ему кто-то интересен.

– Когда всё сошло на нет?

– После того, как мы выпустили совместную песню. Дело в том, что у Киркорова произошёл какой-то конфликт с Виктором Яковлевичем Дробышем, и песня даже не вышла в тв-эфир, насколько я знаю. Клип вроде как появился, но и его сняли.

– Есть у Вас в соцсети ещё такая запись: «От периодических ударов микрофоном откалываются зубы». Серьёзно?

– О, это на меня накатило! После очередного тяжёлого перелёта у меня был концерт в парке «Остров мечты» в Москве, и я в очередной раз во время движения очень сильно ударил микрофоном по зубам – треснул передний зуб. Как правило, передние зубы у всех вокалистов откалываются. Ну, как у всех. У того, кто пашет на сцене, выкладывается на 100%. Пока не знаю, что мы будет делать с моим стоматологом.

– «Если сильно и часто трясти головой, то искусственный позвонок в шейном отделе обеспечен». Это про что?

– Помимо поп-рок-проекта, где тоже можно потрясти башкой, у меня есть и альтернативный проект, который полностью завязан на тяжёлой музыке.

– Какие ещё сценические травмы у Вас есть?

– Колени! Я когда-то в жизни очень много танцевал. Был такой танец модерн, а я всегда считал, что наколенники – это признак слабых людей, наверное, в силу неопытности и юношеского максимализма. Кроме этого, ещё у меня был скейтбординг, и я тоже считал, что наколенники – жуткое западло. В общем, теперь колени болят…

– Первое тату Вы сделали в 2010 году на груди…

– Это был крик души! Татуировки – это же, по сути, повод обратиться к психиатру. Но если внутреннее состояние, мысли выражаются так, то я не вижу в этом ничего криминального. Лучше пусть так, чем уходить в агрессию. Это, как я уже сказал, крик души, крик о музыке, о том, что я хочу в этой жизни выразиться только в музыке.

– Что на ней изображено?

– Ретромикрофон и ладони с крыльями, которые поднимают этот микрофон к солнцу.

– Почему не на спине?

– Ближе к сердцу!

– Как отреагировали родные?

– Близкие и тату мои принимают, и мой путь. Когда я приехал в Москву и познакомился с творческими ребятами на той же «Фабрике», я узнал, что не у всех родители поддерживали их выбор.

– А как отреагировал Дробыш?

– Плохо! Мы тогда подружились с его сыном Валерой. Виктор Яковлевич увидел моё тату и сказал своему сыну, который был рядом: «Если ты припрёшься с такой же, то я прибью тебя».

– Вы сами придумали картинку?

– Мне повезло с мастером. Я пришёл к нему с потоком бреда и сказал, что хочу выразить себя в музыке, что единственное, с чем я буду бороться в жизни – это с низкопробностью в искусстве. Он меня услышал и понял.

– Сколько у Вас сейчас тату?

– На данный момент три…

– Как бабушка относится к этому обилию…

– Бабушка меня вырастила, и поэтому я ей благодарен больше, чем всем остальным, но я не советовался с ней всё равно. Она видит что-то по факту уже и спрашивает: «Что ты там сделал?» «Ну, сделал», – отвечаю. «Может, хватит уже», – говорит она, и всё на этом.

– Сколько ей лет?

– Ей 80. Галина Гавриловна очень активная, зарегистрирована в Instagram, в «Одноклассниках», «Вконтакте», выкладывает какие-то наши совместные фото. Живёт в Барнауле.

– Не могу не спросить про шоу «Жить здорово», в котором Вы участвовали в 2018 году. Вы вообще знали, какая тема будет обсуждаться?

– Я знал, что Елена Малышева хочет пригласить меня, чтобы выразить своё «фи» по поводу моего музыкального клипа, который вышел в 2016 году, где, по сценарию, мы занимаемся с Ивлеевой любовью. Мне стало безумно интересно послушать её аргументы, тем более в эфире федерального канала. И я с юмором это сделал…

– Вас предупреждали, что это…

– Будет трэш? Конечно, я знал. Вся эта программа – сплошной трэш. Но хочу сказать, что, пока я сидел в студии, я услышал много полезной информации.

– А создатели шоу работают серьёзно?

– Да там от смеха все лежат. Оператор, режиссёр периодически скрываются на ржач, но потом приходят в себя. Елена Васильевна умеет всех построить на съёмочной площадке. У неё потрясающая энергия.

– Это правда, что Вы не видите снов, а если видите, то они вещие…

– Однажды мне приснился сон, который мне показался явью. Я увидел, что моя сестра тонет. Я детально увидел место, где это происходило, а ведь я там никогда не был. В общем, когда я проснулся утром, в истерике позвонил маме и спросил, собираются ли они куда-то поехать отдыхать с сестрой. И она ответила, что собираются на озеро Ая в Горном Алтае. Я описал маме то место, где всё произошло во сне, оказалось, что именно туда они и собирались. Я устроил истерику и отговорил их от поездки. Второй вещий сон мне приснился про «Фабрику звёзд». Я никому об этом не рассказывал, потому что не хотел, чтобы меня сочли сумасшедшим. Во сне я увидел, как выступаю на сцене. Когда я проходил кастинг, я был уверен, что пройду, и знал, что буду на этой сцене.

– Вы часто произносите фразу «когда я повзрослел». Когда Вы поняли, что повзрослели?

– Лет в 28-29. Это резко произошло. Раз – и всё по-другому.

– Вы родились в Барнауле. Что это за место?

– Я хотел бы выделить общую образованность людей в моём крае. Кроме того, там в хорошем смысле слова осталось очень много советских клише, это до сих пор там живёт, и это достаточно симпатично выглядит.

– Каким Вы запомнили 90-е?

– Бандитизм и музыка… Рестораны, в которых играют музыканты и гуляют бандиты. Всё то же самое, что и по всей стране.

– Вы замечали этот самый бандитизм?

– Были постоянные тёрки с уличной братвой... То деньги отберут, то плеер, который мне подарил отец и на который я буквально молился. Однажды часы толпой отжали. А когда ещё узнают, что ты музыкант, начинают ещё больше прессовать, а если ты ещё и девочкам нравишься, то вообще труба. Это были и одногодки, и ребята постарше, и совсем взрослые…

– Взрослые приставали к ребёнку?

– Кошмарили просто!

– Я читала, что в Вашей жизни была какая-то жуткая история, когда на Вас накинулось 25 человек…

– У меня в деревне жил дедушка в 300 километрах от города, где я родился. А это было время, когда я как раз начал увлекаться поп-карьерой. В общем, в деревне были лагеря, и я, как абориген, договорился выступить там на дискотеке и приехал в кофте с изображением Децла. В общем, меня застремали за худи с Децлом, и я сказал человеку, которого считал своим другом: «Вы тут колхозники страшные! Что вы несёте? Как вы рассуждаете? Так нельзя мыслить вообще». Ну а он взял и рассказал об этом местной братве. В итоге меня вытащили к озеру и отколбасили. Помню, что понял, что драки не избежать и ударил первым, вложил всю душу. Но меня отпинали и показательно с ненавистью выкинули к озеру.

– Как пережили?

– Очень тяжело. Меня ещё ведь и на коньяк выставили. Я должен был принести им бутылку дорогого коньяка. Этот вопрос мне нужно было решить самому, и я решил. Занимал с миру по нитке. Знаете, всё это было ужасно, но это закаляет… Вообще я всегда был в центре внимания, в том числе в центре женского внимания. Мне всегда завидовали. В 10 лет я занимался хореографией в Центре песни, было лето на дворе, я уселся на двухметровый парапет на корточки, а в группе был я и ещё один мальчик. Остальные – девочки. И этот мальчик, которого я считал другом, разбежался и толкнул меня со словами: «Ты никогда больше не будешь петь!» Я упал: компрессионный перелом четырёх позвонков в грудном отделе, который до сих пор меня мучает.

– Что Вы ему такого сделали?

– Ничего, просто я был лучшим.

– Драматичные у Вас получились 10 лет, родители ещё развелись…

– Да у меня и дальше был не сахар!

– Если разделить детство до развода родителей и после. Как было до?

– Это было абсолютное счастье, а потом родители развелись.

– Как Вам они об этом сообщили?

– Я вышел из больницы, вернулся домой и понял, что дома нездоровая атмосфера. Однажды я услышал, как ссорятся родители, вышел из ванной и сказал: «Если вы не можете друг с другом договориться, не надо друг друга оскорблять и унижать. Лучше разойтись». Они так и сделали. На тот момент уже родилась сестрёнка, но тогда это было верное решение.

– Вы остались с отцом. Почему?

– Сам выбрал. Я просто хотел остаться с бабушкой. Она больше всех обо мне заботилась и дарила любовь, она была той, которая ничего не требует взамен.

– Как мама это пережила?

– Не знаю. Я видел её нечасто.

– Сейчас общаетесь с мамой?

– Да, часто! Но она болеет сейчас очень тяжело.

– Вы жили с отцом и бабушкой?

– Да, она ушла с работы ради меня. Если бы она этого не сделала, я бы точно где-то болтался.

– Бабушки бывают разные! Ваша была боевая?

– Бывало, что её мнение было неправильное, но и я был непростой перец. Со мной такая тирания не прокатывала. Поэтому мы сразу поняли друг друга.

– В одном из интервью Ваша мама сказала, что всегда хотела, чтобы Вы были похожи на неё… Это так?

– Я думаю, что она имела в виду трудоспособность, трудолюбие и пробивной характер. Для неё эти черты очень характерны, а вот папа у меня флегматичный, музыкант. Подумать, обсудить – это про него. Мама же всю жизнь отработала заместителем одного очень серьёзного человека в фармацевтической компании. У неё потрясающие организаторские способности – она держала целый фармацевтический холдинг в своих руках.

– При том, что изначально Ваша мама – учитель английского…

– Да, причём учитель английского в лицее, куда меня не хотели брать.

– Почему?

– Не прошёл психологический тест, который все проходят перед школой. Я же был деревенским парнем, много времени в детстве проводил в деревне. У дедушки было хозяйство: курочки, свинки, коров у нас никогда не было, но у соседей были, поэтому я был в теме, даже учился доить. Когда мне на психологическом тесте психолог задал вопрос, как называется сын коровы, я ответил – бычок, за что психолог меня охарактеризовал как агрессивного ребёнка, так как сына коровы зовут телёнок. Я не стал молчать, сказал, что в деревне провожу каждое лето и лучше знаю, как называется сын коровы.

– Но Вас всё-таки туда взяли?

– После того, как мама пришла и разнесла всех. Она сказала: «Мой ребёнок будет здесь учиться!»

– За что у Вас были приводы в милицию?

– Как-то раз вечером мы с пацанами решили пожечь в детском саду карбид. Это такой сварочный реагент. Мимо проходили милиционеры, увидели нас и забрали. Помню, привели меня под белы рученьки к бабушке, ох и стыдно же было! Потом была ещё сигаретная история, хотелось быть взрослым, нравиться девочкам.

– У Вас была своя компания?

– Да! Мы были засранцами, но позитивными. Всегда понимали, что есть добро и есть зло. Помогали тому, кто был в беде, например.

– Ещё учась в школе, куда планировали поступать?

– Я всегда знал, что буду музыкантом. Но я был готов к любой работе, не связанной с музыкой, чтобы всё равно добиться поставленной цели. До «Фабрики» я подал документы в музыкальное училище в Барнауле, должен был поступить на хоровое дирижирование, начал ходить на подготовительные курсы в начале 11-го класса, но потом в середине класса я уехал на кастинг «Фабрики», и всё моё обучение на этом закончилось.

– Как Вас отпустили?

– Отец сказал: «Ты едешь на кастинг «Фабрики звёзд!» Я ему: «Папа, ты видел Тимати? Ты видел всю четвёртую «Фабрику»? У нас нет столько денег». И тогда папа занял деньги у друга и дал мне 15 000 рублей на жизнь в Москве. О поездке в Москву знали только папа и бабушка. Но на моё участие в «Фабрике звёзд» повлиял ещё мой «однополчанин» по Театру песни «Акцент», китаец, который вырос в Барнауле. Звали его Лю Су. Он пришёл к нам домой и сказал: «Это твоё шоу! Тебе нужно ехать!»

– Где Вы жили в Москве?

– Лю Су был на кастинге на пятую «Фабрику» и там познакомился с парнем. «Будем жить у него. Не парься», – сказал он. Мы приехали, а на следующий день уже был кастинг. Интересно, но на тот момент я даже не знал, как выглядит Виктор Дробыш.

– Всё решилось за неделю?

– Нет, недели две… Сначала был общий кастинг, смотрели, как мы выглядим в кадре. Потом мы пели песни, и люди стали отсеиваться. Был, кстати, медосмотр ещё. Это тоже часть кастинга. Из-за этого одна девочка не попала на конкурс из-за гепатита. Последнее собеседование было в кабинете у Эрнста. Я пою романс Носкова, потом что-то ещё, и меня просят спеть ещё что-то. Я спросил: «На каком языке мне спеть», и Эрнст прикольно ответил: «Да хоть на китайском». Я и спел. Меня Лю Су натаскал.

– Из Вашей компании Вы один попали в проект?

– Да! Когда я сказал, что меня взяли, была гробовая тишина. Ни поздравлений, ничего. Но я всё равно был счастлив, папа и бабушка были счастливы.

– И вот Вы попадаете на «Фабрику». Первый день помните?

– Это было 11 марта. Камеры работают в техническом режиме, мы заселяемся, настраивается свет… Мебель эта, вещи, которых у меня никогда не было, это был другой мир, другое мышление. Приходилось становиться более гибким. Понимал, что моя ежовая натура тут никому не нужна, но расслабиться смог только к концу проекта, когда понял, что можно доверять людям.

– Парень из Барнаула попал на «Фабрику» и стал призёром. Сорвало крышу?

– Сорвало! Но сибирская закалка не дала мне превратиться в мразоту. Я мог что-то забыть, относиться к чему-то небрежно, но не к людям. Не было человека на концертах, который бы попросил меня о фото, а я бы ему отказал.

- Взлёт был быстрым. А когда Вы поняли, что популярность уходит?

– В 2009-м году, а в 2013-м всё сошло на нет. Стало мало концертов.

– Почему так получилось, как Вы думаете?

– Мы были безответственными, возлагали надежды на продюсера, который почему-то должен был нас кормить и одевать, как нам казалось. За себя скажу: у меня нет претензий к Виктору Дробышу – он подарил мне потрясающий опыт, которым я пользуюсь до сих пор. Закончился контракт, и в 2013 году я спросил у парней из «Челси»: «Что делать? Это наш хлеб». Мы решили пойти к Дробышу, но я пришёл один на разговор… «Мы будем продлевать контракт?» – спросил я. В общем, мы пообщались, и я понял, что у него нет мотивации. Он сказал, что у него есть Ваенга, Михайлов, Лепс. Мол, ничего личного, только бизнес. Раз так, я попросил сто процентов «Челси» и весь репертуар. Сначала он долго мялся, говорил, что я наглая морда, но потом согласился: «Работайте, пацаны. Вы заслужили, вы меня ни разу не подвели, но с условием: если будет нужна помощь, вы придёте», – сказал он. И мы пришли спустя несколько лет.

– Новую реальность, что «Челси» больше никому не нужен, Вы как приняли?

– Я взял всё на себя. Начал заниматься продажей концертов, назвался фейковым именем Михаил, работал концертным агентом, встречался с организаторами. Те были в шоке, что артист всем этим занимается, но мы ни разу никого не подвели и стали зарабатывать значительно больше – 100 процентов.

– Сейчас у Вас есть свои проекты, «Челси» живёт своей жизнью. Это уже не тот «Челси»?

– Мы ничего не выпускаем, но если нас приглашают куда-то, то с удовольствием выступаем. Это такое «ностальжи». Раньше было так: были люди, которые ненавидели «Фабрику», были те, кто любил, были те, кому плевать. Сейчас, спустя годы, ушёл негатив, остался позитив. Даже те, кто негативно относился, переменились, подпевают. Люди поют наши песни от начала и до конца, и это главный показатель успеха артиста.

– Вы прошли через проблемы с алкоголем. Когда Вы поняли, что у Вас эти проблемы есть?

– Когда случился сердечный приступ в аэропорту. Я набрал работы очень много, решил, что я супермен, и это меня сломало.

– Вам же было всего 24 года…

– Да, я должен был лететь на детскую «Новую Волну» в Крым. Это случилось в Домодедово, я кладу вещи на ленту и понимаю, что в одной ноге полностью пропали силы, падаю на одно колено, а потом и из другой ноги ушли силы – и я уже стою на двух коленях. Я понял, что не контролирую ситуацию. Ко мне подходят и спрашивают: «Эй, ты чего?» Я сразу попросил вызвать «скорую». А началось всё с тупого удара изнутри груди. Я благодарен «скорой» аэропорта. Они моментально появились с каталкой, забрали меня и спасли…

– Успели испугаться?

– Да, у меня вся жизнь перед глазами пронеслась! И я ответил себе на все вопросы, которые накопились за жизнь. Например, не знаю, готов ли я к семье, какую женщину выберу, какую музыку я буду играть – поп-музыку или рок-музыку. А тут я получил все ответы, прошёл молниеносный блиц-опрос…

– Это отразилось на дальнейшем образе жизни?

– Я долго проходил терапию, были проблемы со здоровьем, но это не дало мне мозгов. Через месяц после этого погиб мой брат, и это снова затащило меня в болото саможаления…

– Расскажите о нём…

– Я дал ему слово, что, когда начну сольную карьеру, мы будем вместе играть до седых волос, обещал, что заберу его в Москву с семьёй, женой и дочкой, но не получилось. Он был замечательным барабанщиком, отличным семьянином. Он безумно любил свою семью...

– Как Вы узнали о трагедии?

– Я проходил терапию после случая в аэропорту. У меня же был ещё один приступ – мне помогли врачи из 13 больницы, привет им. Я не хотел возвращаться к тому образу жизни, думал, что ничего такого не произойдет. А это было начало сольной карьеры… В общем, надо было взлетать, а меня обратно: «Стоять». Эта ситуация окончательно меня остановила. На год. Мне ничем не хотелось заниматься…

– Вас мучило чувство вины. Но при чём тут Вы?

– Если бы это можно было объяснить, люди не испытывали бы чувства вины. Это необъяснимое чувство, которое не имеет логики. Есть установка, что мы можем повлиять на события в жизни, что мы могли понять какие-то вещи, догадаться. Я не поговорил с ним лишний раз, когда почувствовал, что что-то не так, не выслушал его.

– Вы стали более внимательным к родным с тех пор?

– Я стал супервнимательным ко всем, до шизофрении.

– Вы стали всех спасать?

– У меня есть такая дебильная черта – я спаситель. Сейчас уже намного лучше, я это проработал, осознал в себе и стал это контролировать.

– Вы работали с психологами. Какую мысль они Вам вложили в голову, чтобы Вас отпустило?

– Там не всё так просто. Не так, что вложили мысль, и я оп – и не виноват. Там был целый конструктор. Помогло, но не до конца. Когда ты проходишь такие терапии, начинаешь понимать, как всё работает, начинаешь понимать слишком много. От этого как легко, так и тяжело становится. Понимаете, есть события, на которые нельзя повлиять, нельзя лезть в чужую жизнь. Это я усвоил на 100 процентов, и это помогло мне ситуацию с братом чуть-чуть спустить на нет.

– А ситуацию с алкоголем? Как Вы её проработали?

– Это была история сознательного пути на дно с проверкой себя на прочность. Типа, ага интересно, насколько низко ты можешь упасть на дно, а потом встать. Это такой мазохизм.

– Как низко Вы смогли упасть?

– Максимально…

– Максимально – это как бомж?

– Нет, люди уходят из этого мира, не только превратившись в бездомного. Есть успешные люди, которые вот так уходят, просто это не разглашают близкие люди. От этого никто не защищён, это не определяет социальный статус, это про твоё разложение моральное и физическое. Я набрал вес, перестал зарабатывать. Это такое тупое, отвратительное жаление себя. Не понимаю, где я его нарыл, зачем его на себя нацепил. Я даже не стал в этом разбираться. Я от этого ушёл, и слава богу.

– От Вас кто-нибудь отвернулся?

– Могу сказать, что я был человеком-праздником всё-таки, не был смурным типом, который лежит на остановке. Это какие-то твои внутренние установки, которые запускаются и идут к точке самоуничтожения. И ты либо справляешься с этим, либо нет, есть ли люди рядом, которые готовы подать руку помощи, или нет… У нас же принято осуждать, но чужая душа потёмки. Пройдя весь этот путь, я по-другому смотрю на таких людей. Я не оцениваю, хорошо это или плохо. Как можно показать на бездомного пальцем и сказать: «Фу! Мерзость какая». У него борода седая, и вы не знаете, какую жизнь он прожил. Не нужно оправдывать вредные привычки, но и оценивать чужую жизнь нельзя.

– Кто Вам помог выкарабкаться?

– Помощь пришла, откуда не ждали. От подруги из США, с которой мы много лет не общались. Она увидела мои фото в Сети и спросила: «Что с тобой случилось? Что за лицо?» И стала тем человеком, который познакомил меня с моим внутренним миром. Я ей благодарен за это… Однажды она прилетела в Москву, мы пошли на вечеринку, я выпивал коктейли, в общем, она посмотрела на всё это и сказала: «С вами всё понятно!» Потом мы много разговаривали. Для меня это был просто разговор, но на следующий день я проснулся и подумал, что надо выжить, бросил взгляд в сторону алкоголя и понял, что не хочу. Это был ноябрь 2017 года. С того момента я не пью.

– Даже на Новый год не выпиваете?

– Ни капли!

– Вы не пьёте потому, что понимаете, что сорвётесь?

– Нет, просто потому, что не хочу. Это не стоит жизни, моего музыкального успеха, здоровья моих будущих детей. Это про ответственность, которой у меня никогда не было раньше.

– Человек, который пьёт, наверняка сейчас удивляется: «Как он так смог?»

– Я понимаю, что для него это, возможно, набор слов, но вот что я скажу. Первое: не поддавайся осуждению. Даже суперлюбящий человек может осуждать. Второе: ты должен понимать, что ты не один. Третье: ты должен понимать, что ты нужен этому миру. Одна из причин, почему я попал в это всё – это жаление себя. Мол, я такой классный, а меня никто не любит. Помни, что ты нужен, кем бы ты ни был. Даже если ты бездельник. Ты нужен. Четвёртое: если ты искренне хочешь справиться с проблемой – это 50 процентов успеха. Если ты не хочешь справиться с этим, то проблему не решить. Я хотел. Я понимал, что надо заканчивать. Если все четыре пункта в тебе срезонировали, не стесняйся, обращайся к специалистам, у нас замечательные врачи, они помогут.

– Когда я спросила про то, кто Вам помог, я ожидала услышать об отце и бабушке?

– Я максимально скрывал всё от них. Я не мог любимых людей погрузить в эту гадость – любимых людей надо защищать от всего. Они видели, что мне плохо, но я говорил, что всё под контролем.

– Насколько я знаю, Вы ещё участвовали в шоу «Голос» в Германии…

– Это была ужасная история. Я прилетел в Дюссельдорф, не выспался, а девушка устроила мне сюрприз, записала на кастинг. В общем, выглядел не очень. Ну да ладно! Я пришёл, и на последнем этапе кастинга на меня посмотрела продюсер и спросила: «Почему Вы говорите по-английски?» «Не могу иначе», – сказал я. Она попросила подтянуть язык, чтобы общаться с ведущим, за пару месяцев. А ещё мне решили придумать легенду, что я учусь где-то в Германии, так как надо было объяснить зрителям, почему место в проекте занимает не немец, а какой-то русский парень из Москвы. Но в итоге язык и стал камнем преткновения. Знаете, что я вынес из этой истории. Нигде в Европе не знают английский язык, кроме Британии. Английский язык – это не абсолют. Везде его знают примерно на том же уровне, что и мы.

– Вам 32 года. Мы видели в прессе многих Ваших девушек. Почему до сих пор никто не стал Вашей женой?

– Первый год все девушки классные. А потом всё куда-то магическим образом начинает улетучиваться. И это другой человек. Красивая история куда-то уходит. Во-вторых, человек познаётся и в беде, и в радости. Считаю, что надо вместе прожить какие-то жизненные потрясения. Я не могу сделать предложение и идти плечом к плечу с человеком, в котором я не уверен. Третье: девушка – это прежде всего друг, друг на всю жизнь. Не просто женщина, которая должна родить тебе детей и полюбить тебя такого бестолкового. Ты должен понимать, что это друг, которого ты не подведёшь. Если ты не испытываешь таких чувств к человеку, зачем это надо? Одно дело, когда гормоны хлещут, ты всех любишь, готов горы свернуть. Но сейчас любовь для меня – это вот эти три пункта.

– То есть, к примеру, если у Вас есть любовь и девушка Вам говорит: «Я хочу замуж», а Вы ей пункты…

– Если у вас есть отношения, которые отравляют вам жизнь, спросите себя, зачем вам это нужно. Никто не виноват в том, что вы выбрали человека. Это больно и неприятно, но это так. Характер не важен, мы не идеальны…

– В общем, Вы просто пока не хотите жениться.

– Пока нет…

– Ваша цитата: «Самое важное поставить вопрос, как я хочу прожить эту жизнь, ответить на него, и тогда станет намного легче определиться, готовы ли вы пойти на всё ради мечты и цели. Или же для вас это непомерная задача».

– Я до сих пор живу по этим словам. Моя мечта – это стать успешным артистом в России и взять несколько «Грэмми» со своей англоязычной рок-группой.

– На что Вы готовы пойти ради этого?

– На всё! Без крайностей, но на всё!