Евгений Бойцов: "Броневой мог послать в театре кого угодно"

Театр «Ленком» – один из самых звёздных театров страны, в котором никогда не было случайных людей.

В гостях у «Жизни» человек, который отдал «Ленкому» половину своей жизни – актёр театра и кино Евгений Бойцов.

– Евгений, расскажите немного о внутренней кухне «Ленкома», что там есть такого, о чём зрители даже не подозревают?

– Во-первых, в театре существует актёрский буфет, куда зрителей не пускают. Во-вторых, для актёров в театре есть фитнес-зал, массажист и даже сауна!

– Сауна?! А как она появилась?

– Это директор Марк Борисович Варшавер позаботился – он старается все условия артистам создать. Мы регулярно в неё ходим – у нас есть мужские и женские дни посещения.

– А может женщина прийти париться в сауну в мужской день?

– Может, конечно. Например, наша прекрасная Татьяна Кравченко любит прийти именно в мужской день – пообщаться с молодым поколением. Она очень любит молодёжь, и мы ей отвечаем взаимностью.

– В «Ленкоме» все такие дружелюбные?

– В каком-то смысле да – великие народные артисты очень вежливо и дружески общаются с молодыми. Я много в разных театрах бывал и навидался всякого – бывает, что какая-нибудь величина просто берёт и выкидывает молодого артиста из гримёрки! А наши ленкомовские мастодонты очень уважительны к коллегам.

– Кстати, о Кравченко – недавно Стас Садальский обвинил её в алкоголизме и срыве спектаклей…

– Я с удовольствием заступлюсь за Татьяну Эдуардовну. А Садальский очень любит пиариться за счёт своих же друзей. У него есть такая фишка – он сначала дружит, а когда что-то у человека случается, он тут же начинает поливать его грязью. Я с Кравченко работаю уже много лет, и она ни разу за это время не пропустила спектакль, я ни разу не видел её пьяной. Понятно, что все артисты в свободное время выпивают – в этом нет ничего такого. Но это происходит после спектакля, а не до. Мы можем пойти, отдохнуть, выпить бокал вина, пообщаться. Так что я бы посоветовал Садальскому просто быть мужчиной и не выливать на публику всякую грязь, тем более если она касается кулуарной жизни театра.

– И всё-таки что будет, если актёр «Ленкома» придёт на репетицию подшофе?

– За это просто не допустят к спектаклю, а может, даже и уволят. Ещё Марк Анатольевич такие правила установил – он категорически был против того, чтобы кто-то пил – от молодого до народного артиста. И были случаи, когда он увольнял за это. Он очень любил своих артистов – Абдулова, Караченцова, Янковского, но никому ничего не прощал. Сначала очень жёстко осаживал, а потом просто игнорировал. И ещё непонятно, что было хуже.

– А как Вы вообще попали в «Ленком»? И какие у Вас были первые впечатления о Захарове?

– Меня пригласили на последнем курсе института. И впервые я Захарова встретил на репетиции, это было очень волнительно. Но он всегда вёл себя скромно, ходил везде со своим портфельчиком. Придёт, тихо сядет на репетиции и смотрит. Всегда начинал работать с артистами с какой-то шутки. Расскажет какую-нибудь забавную историю, все посмеются, а потом он говорил: «Ну, а теперь приступим к работе!» Так он и вводил людей в творческий процесс. И ещё особенность – он всех и всегда называл по имени-отчеству, от молодого до взрослого. При этом помнил абсолютно всех. А ещё он не любил, когда ему смотрят в глаза. И те артисты, кто об этом знали, этим пользовались. Если, например, ты хочешь сыграть какую-то роль, ты идёшь к Марку Анатольевичу и просишь, смотря ему прямо в глаза. И как бы тебе страшно ни было – не отводи взгляд. И я однажды этим воспользовался. И это действительно сработало. Я стою, прошу у него роль, боюсь и дрожу, но смотрю прямо в глаза. А он всё пытается взгляд куда-то спрятать. И в конце не выдерживает и говорит: «Ну идите, пробуйтесь…» Кстати, ещё об особенностях Марка Анатольевича – он любил звучные фамилии у артистов. Если фамилия артиста ему не нравилась – он просил её поменять! Мою фамилию Бойцов, как мне кажется, он считал очень боевой.

– Все говорят, что Захаров был строг и суров к артистам. А в чём вообще заключалась эта строгость? Он кричал и ругался?

– Даже не в этом. Он мог одним словом пригвоздить человека – он видел каждого насквозь, знал все его болевые точки и бил именно в них. В одну секунду мог сделать так, что ты чувствуешь себя ниже плинтуса. Причём даже если ты звезда и легенда.

– Сейчас у руля «Ленкома» Марк Варшавер. Ему удалось наладить контакт с труппой, которую собирал Захаров?

– Когда не стало Марка Анатольевича, это, конечно, для всех было шоком. Все очень волновались, что будет дальше с театром. Но все сошлись на том, что кандидатура Марка Борисовича – идеальный вариант. Он больше 40 лет занимается нашим театром, знает про него всё. И сейчас он прекрасно им руководит. С его приходом театр омолодился – на сцене стали играть артисты, которые годами сидели на скамье запасных. Варшавер дал шанс каждому. В принципе, театр «Ленком» сейчас – это очень молодой театр.

– Вы говорили, что Захаров ко всем относился ровно – и к легендам, и к молодым. А на свою дочку мог жёстко воздействовать?

– Вполне. Если она не выполняла какую-то поставленную им задачу, он мог даже психануть и начать игнорировать её. Но он никогда не кричал на неё и не оскорблял. По крайней мере публично.

– Говорят, что у неё тоже непростой характер…

– А у кого простой? В артисты вообще идут люди закомплексованные, с детскими травмами.

– Давайте немного поговорим о «мастодонтах» «Ленкома». Какой Вы запомнили Инну Чурикову?

– Светлая память Инне Михайловне. Очень трудно её охарактеризовать. Мне она казалась куколкой с детскими глазами – она была невероятно наивной, и вся эта наивность отражалась в её прекрасных глазах, но при этом она была сильной женщиной. Она, несмотря на возраст, была словно маленькая девочка, могла обнять, поддержать. Это было очень круто. Я помню нашу первую встречу – мне пришлось экстренно заменить актёра, с которым она должна была играть. Она сама подошла ко мне, пожала руку и говорит: «Добро пожаловать!» А ведь далеко не каждая величина даже лишнего взгляда тебя удостоит, не говоря уже про такую доброту и приветливость.

Когда мы узнали, что Инны Михайловны не стало, вся труппа плакала. Это было страшной неожиданностью – все были уверены, что она выздоровеет и вернётся.

– А каким за кулисами был Александр Абдулов?

– Он вообще был шутник, постоянно травил какие-то истории и небылицы. А ещё он был катастрофический опоздун – потому и выдумывал различные фантастические отговорки. Захаров очень хорошо понимал, что он врёт, но всё равно его прощал. Одна из его историй стала анекдотом.

Абдулов в очередной раз опаздывает на репетицию. Захаров его спрашивает: «Почему опять опоздал?» Абдулов: «Марк Анатольевич, простите, но мне только за МКАДом дают…»

– Ещё одна культовая фигура «Ленкома» – Леонид Броневой. Говорят, у него тоже был очень сложный характер?

– Да, этот человек-махина мог тебя в любой момент на три буквы послать. Есть люди, которые всё время в дурном настроении. Вот это про Броневого. Всё время суровый, всё время в себе, всё время ему что-то не нравится. Подходит к нему, например, поклонник и спрашивает: «Можно с вами сфотографироваться, Леонид Сергеевич?» А он в ответ: «Зачем тебе это?!» Но мне удалось растопить лёд в отношениях с ним. Мы играли в спектакле «Королевские игры», где у него была одна из главных ролей. При этом у Броневого был очень сложный костюм. И вот на сцене он раздевается, а одна рука у него запутывается в рукаве – и никак он с этим не может справиться, уже злится, психует – а через несколько секунд выходить на сцену. Я стою рядом, а у меня пот градом, я понимаю, что надо помочь. Но ведь даже помощь он воспринимал в штыки. В общем, я его распутал, несмотря на его сопротивление. И он сказал мне самое агрессивное «спасибо», которое я когда-либо слышал. Но после этого уже в гримёрке он сам пришёл ко мне и поблагодарил, уже спокойно и мягко.

– Он так и к Захарову относился?

– Да! И ворчал на него и спорил с ним. Но Марк Анатольевич всегда ему всё это прощал. Наверное, это был единственный человек, которому в «Ленкоме» было дозволено всё.

– Давайте о внутренней кухне театра – романы часто случаются?

– Конечно. Артисту ведь всегда важно быть на каком-то нерве. Могу за себя сказать – я однажды признался в любви актрисе Анне Якуниной. Она меня безумно привлекала – у неё какая-то потрясающая женственность и сексуальность, а ещё – духи, от запаха которых у меня просто крышу сносило, хотя она старше меня. И вот на гастролях в Самаре мы сидели после спектакля, и я подарил ей какого-то плюшевого медведя. Встал перед ней на одно колено и обещал ей всё на свете. Она это всё оценила, но мило отказала. В общем, любовь была безответной. Анна замужем и тогда была, и сейчас остаётся.

– Вы были тем человеком, кто озаботился судьбой заброшенных могил Нины Дорошиной и Натальи Крачковской. Как Вы вообще занялись этой историей?

– Я об этом узнал из социальных сетей. Увидел могилу Крачковской, где даже фотографии не было. Почему-то меня это задело. Я напечатал её фотографию, купил рамку, поехал на могилу и поставил там. А на той могиле – вообще ничего нет, даже памятника. Я в шоке был просто. Позже выяснилось, что и у Нины Дорошиной такая же ситуация. Я подумал, почему бы не организовать сбор средств – не для того, чтобы гигантский монумент ставить, а просто чтобы в божеское состояние эти могилы привести. Чтобы хотя бы фотография там была. Я выходил на родственников Крачковской и Дорошиной и предлагал собрать средства. Но я получил резкий отпор… В итоге памятников нет ни на той, ни на другой могиле. По крайней мере, не было. Для меня это невозможно понять – ведь вы, родственники, получили наследство от этих великих людей. Пользуетесь их благами. Неужели так сложно найти деньги на памятник. Даже самые бедные семьи находят деньги, чтобы хотя бы плиту поставить.

– Евгений, давайте поговорим о Вас. Вы родились в Москве, но район Ваш был не самый благополучный…

– Да, Гольяново. У меня до сих пор мурашки по коже от одного воспоминания. Неблагополучный – это мягко сказано. Мне он казался наркоманским притоном. В подъездах шприцы валялись, кругом шпана ходит толпами. Четыре года надо мной там жёстко издевались – с 4-го по 8-й класс. Я, чтобы прийти в школу и не быть избитым, делал огромный крюк через весь район. Но и в школу было войти страшно – потому что все эти люди там и учились.

– За что именно к Вам цеплялись?

– Я рос воспитанным, интеллигентным ребёнком, старался ходить во всём чистом. Аккуратист такой. Как будто из другого времени. Это их и бесило. При этом в детстве у меня был сильный диатез – красные пятна на лице. И это был ещё один повод надо мной издеваться – вот, мол, урод! Караулили меня после школы, разбивали мне нос, пинали в спину компанией по 4-5 человек. Но родителям я ничего не говорил. Тогда, конечно, был полный беспредел – не только мне доставалось. Мою одноклассницу девчонки головой в унитаз опускали в школьном туалете. И никто ничего не делал, чтобы это прекратить. Каждый раз, просыпаясь утром, я желал только одного – не идти в школу.

– Мама об этом так и не узнала?

– Узнала, когда я был уже в 8-м классе и впервые ответил обидчикам. Я понял, что больше так не могу. Сцепился с одним из них в столовой. И только после этого случая меня перестали трогать.

– Вам часто приходилось драться?

– Да, и не только за себя. Помню, как на сестру в лифте накинулся маньяк, сорвал с неё серьги, разорвав уши. И когда она в крови и в слезах забежала в квартиру, я бросился за этим уродом. Буквально летел вниз по лестнице, чтобы его поймать. Нашёл его у подъезда – меня словно перекрыло, я тогда сильно его избил. Весь этот трэш научил меня одному – я больше никому не позволю меня обидеть.

– А что стало с теми, кто над Вами издевался?

– Один умер от наркотиков, другой спился. Третий – худо-бедно вылечился от наркомании и вроде жив сейчас.

– А кем были Ваши родители?

– Мама – обычный повар. Отца я не знал – он изменил маме, когда она была беременна мной. И мама сразу же от него ушла. Бабушка по отцовской линии впервые меня увидела, когда мне было 10 лет. До этого она говорила, что мама нагуляла меня и я не её внук. А когда наконец мы встретились – поняла, что я одно лицо с её сыном. А единственная встреча с отцом случилась в день моего выпускного. Мне нужен был галстук, и мама вдруг говорит: «Пойдём к отцу. У него их много». Мы приехали туда, где он жил. Это было трудно назвать квартирой, скорее, это был притон. Всюду грязь, разруха. Отец лежал под столом и из-под стола мне говорит: «Сынок…» У меня просто шок был. Но несмотря на это я взял у него в гардеробе галстук, сказал отцу спасибо, и мы уехали. Это был первый и последний раз, когда я его видел. Вскоре он окончательно спился и умер от туберкулёза.

– Мама Вас в одиночку воспитывала?

– Нет. У меня было два отчима, но ни с одним у меня отношения не сложились. Первый вообще был ужасным человеком. То, что он творил в доме – такого я не пожелаю никому увидеть. Две сцены из детства я помню особенно ярко. Мне пять лет, я один босиком стою посреди комнаты, в которой валяется человек 20 пьяных алкашей. И я навзрыд реву много часов подряд. Звал маму. Рыдал до тех пор, пока меня бабушка не нашла и не забрала оттуда. А вторая история ещё хуже – мне было лет шесть или семь. Я сидел в своей комнате и вдруг услышал душераздирающие крики. Вбегаю в комнату мамы и вижу её всю в крови, а на ней сидит отчим с ножом в руке и кричит: «Я сейчас тебя убивать буду!!!» Я помню, как с бешеным криком выбежал в коридор, начал барабанить в двери ко всем соседям. Выскочила соседка и закричала ему, что милицию вызовет. Только после этого он испугался и убежал… После того случая мама с ним развелась. Потом появился второй отчим. Поначалу с ним всё было неплохо, и я даже его отцом называл, пока он однажды не избил меня по пьяни. Ударил кулаком в лицо, разбил в кровь. Мама сначала хотела его выгнать, но потом он на коленях умолял простить его, и она простила. С тех пор я его отцом не называю и мы с ним не общаемся. Так и жили много лет в одной квартире – как чужие друг другу люди, не здороваясь. А мама между нами была как между двух огней.

– Вы маму когда-нибудь спрашивали, почему она выбирала себе таких мужчин?

– Знаете как говорят – хорошие любят плохих. Почему-то женщинам нравятся, чтобы мужчина был брутальной скотиной. А если он вежливый, цветочки ей несёт – то неинтересен. У одной моей подруги был такой случай – у неё был парень, который над ней всячески издевался, избивал её. А потом на работе за ней начал ухаживать приличный мужчина. Ухаживал очень романтично – приезжал, оставлял ей на лестнице плюшевых медведей с цветами. А она мне говорила: «Боже, вот пристал! Я его терпеть не могу!» Я ей тогда сказал: «Сходи с ним хотя бы раз, пообщайся!» И она сходила. 12 лет вместе уже живут. Двое детей. И счастливы в браке. Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.

– А что вообще за человек Ваша мама?

– Моя мама, да и вообще многие женщины, меня очень сильно удивляют. Откуда у них столько терпения? Откуда столько нелюбви и неуважения к себе, чтобы терпеть? Женщины – это прекрасный пол, который создан для красоты, чтобы их любили, оберегали. Как можно позволять так издеваться над собой, да ещё чтоб сидели на твоей шее? Мама всю жизнь работала, содержала троих детей, да ещё и этих мужиков. По ночам вязала шапочки и продавала их. Торговала даже календарями за копейки, чтобы нас одеть и накормить. Маме бы я памятник поставил, я её очень сильно люблю.

– Как Вам удалось в этих страшных условиях не опуститься на дно и пробиться в мир высокого искусства?

– Для меня самого это загадка. Меня, по сути, воспитывали бабушка и мама – я был такой подъюбник у них.

– Какой была Ваша первая работа?

– Работать я начал в 16 лет. Хотел маме помочь и сёстрам. Трудился курьером, кассиром, продавцом – кем только не был! А учиться я сначала пошёл на архитектора. Проучившись три месяца, я понял, что мне это безумно скучно. Потом поступил на программиста – тоже отучился пару месяцев и бросил. А потом я вдруг женился. На маминой знакомой. В 18 лет.

– Так, погодите. Как и зачем Вы женились в 18 лет?

– Гормоны. И я в свадьбе, наверное, тоже видел какую-то роль – сыграть жениха! Хотелось всей этой красоты – лимузина, лент, голубей выпускать! Сейчас вспоминаю всё это со смехом. Невеста моя была старше меня на 10 лет, у неё была дочка.

– Такая разница в возрасте кого больше смущала – Вас или её?

– Её. Она очень комплексовала, и это было видно. Но мне было всё равно – я молод, влюблён, гормоны играют. А тут красивая опытная женщина… Я начал её наряжать по-молодёжному, и ей это нравилось. Но всё равно ей было некомфортно где-то появляться со мной.

– Мама на это Ваше решение как отреагировала?

– Когда у нас закрутился роман, мама это приняла в штыки: «Господи, она ведь старше моего сыночка! Бедного, одного, любимого! А она захомутала! А сама ещё с ребенком!» И всё в таком духе. Категорически была против и даже не хотела на свадьбу идти. И здесь бабушка помогла – сказала матери: «Ты не имеешь права не прийти к сыну на свадьбу!» Только тогда она себя переборола. И отношения худо-бедно наладились. А потом моя мама и отчим стали крёстными родителями дочери моей жены. Вот такая у меня «Санта-Барбара» в личной жизни! Господи, я ведь ещё и разрыдался после свадьбы! Пришёл домой, переоделся, сел на кухне и начал плакать. Жена увидела и спрашивает, что со мной. А я говорю: «Ничего. Просто…» А в тот момент я осознал, что вот детство моё и закончилось и теперь я несу ответственность за себя, за жену и за её ребёнка.

– Получается, Вы сами стали отчимом в 18 лет. Как Вы с этим справлялись?

– Девочке было 8 лет, когда я появился в её жизни. Сначала всё было неплохо – она ко мне прислушивалась. Но ближе к переходному возрасту – в 10-11 лет она начала проявлять ко мне агрессию. Но я сам был на её месте и отлично понимал, что она чувствует. Я ведь, по сути, чужой дядя, который лезет в её жизнь. Я понял, что лучше вообще не вмешиваться.

– Ваш брак можно назвать счастливым?

– Нет. Он не был счастливым. У нас были довольно тяжёлые отношения. Так складывается, что я не пью, но алкоголизм меня везде преследует – у моей жены оказалась та же проблема. Поначалу я этого не понимал – мне казалось прикольным, что она каждые выходные выпивает. Мы тусили, веселились. А в браке я понял, что это серьёзная зависимость. У нас начались ссоры, скандалы, мы расходились, сходились и т.д и т.п. А сам брак закончился трагедией – жена выпала из окна с 10-го этажа. И до сих пор у меня нет ответа, что же произошло. В версию о том, что она покончила с собой, я не верю – она любила жизнь, плюс у неё была дочь, о которой она очень заботилась.

– Как вообще такое могло случиться?!

– Вероятно, она вешала бельё – стояла на табуретке и поскользнулась. Как рассказывал дворник, который был свидетелем этой трагедии, она летела вниз с криком. Я был в отъезде, и её тело нашла дочка. Она проснулась утром, чтобы идти в школу, а дома – никого. Выглянула с балкона и увидела тело матери… Дома на столе стояла бутылка вина и закуска… Это был очень тяжёлый удар и для меня, и тем более для её дочери. Я помню тот момент, когда мы её хоронили. Мне было 20 лет, и я увидел свою фамилию на надгробном памятнике. Я не знаю почему, но мне стало тогда очень страшно. Но… в то же время я решил круто изменить свою жизнь. Именно после этого я пошёл поступать в театральный вуз. А дочку забрала сестра жены.

– Вы долго переживали эту трагедию?

– Долго. У меня началась жуткая депрессия, и я сам начал выпивать.

– Как выкарабкались?

– У меня нет зависимостей. Я могу легко отказаться от чего угодно. Я курил 10 лет, а потом бросил одним днём. С алкоголем то же самое – да, я мог веселиться с друзьями, гулять в клубе по двое суток, но никогда не переходил черту. Наверное, потому, что нагляделся того, к чему приводит алкоголь – и на отца, и на отчимов. Так что ни я, ни сёстры – никто у нас не выпивает. И когда после смерти жены я начал пить, то в какой-то момент сам себе сказал: «Так, стоп. Это опасно!»

– Евгений, в театральный вуз Вы поступили после травмирующих событий, связанных с женой, в 20 лет?

– Да. Я работал продавцом, кассиром. Но было жутко скучно. Я тосковал. И тут подруга мне говорит, мол, идёт набор в театральные вузы. И я то ли в шутку, то ли всерьёз говорю: «О, а пойду-ка я поступать!» Что называется, на дурачка. Взял первую попавшуюся басню, какой-то стишок, какую-то прозу. И пошёл по всем вузам. Во МХАТ, в Щуку, в Щепку, в ГИТИС и во ВГИК. А ещё у меня была песня. Это при том, что пел я отвратительно. И единственная песня, что я знал – это «Смуглянка-молдаванка». Как ни странно, она и стала моим козырем – я рассмешил все комиссии – пел абсолютно мимо нот, но с задором. В итоге я поступил одновременно и в ГИТИС, и во ВГИК. И выбрал второй. Я там застал ещё живого Баталова. Я помню, как он к каждому из новых студентов подходил, лично знакомился и с каждым по отдельности беседовал. Мне он сказал, что у меня хорошая фактура.

- А как из ВГИКа Вы попали в «Ленком»?

– В этом есть какая-то мистика. Я помню разговор с товарищами о том, кто в какой театр хочет. И я вдруг говорю: «А я в «Ленком» пойду». Не знаю, почему я так сказал. Ведь я даже там не был ни разу. Но все, понятно, посмеялись надо мной – мол, кто тебя возьмёт в легендарный театр Захарова? А потом я случайно узнал о том, что они ищут артиста в танцевальный спектакль. Пришёл на пробы, они меня посмотрели, покрутили и… взяли!

– Как Ваш мастер во ВГИКе на это отреагировал?

– Я тогда был учеником Всеволода Шиловского. И нам строго было запрещено куда-то устраиваться работать до окончания. И вот я тайком ввожусь в знаменитый спектакль Захарова «Юнона и Авось». И вот премьера, я выступаю. Всё прошло отлично, иду домой счастливый. И вдруг приходит СМС от подруги: «Ты был такой классный сегодня. Мы всем курсом пришли смотреть спектакль, и увидели в нем тебя». У меня всё упало внутри. На следующий день в институте меня первым делом вызывают в деканат. И мастер мне так тихо: «Ну что, как в «Ленком» попал? По блату?» Я рассказал, что попал через обычный кастинг. Мастер подумал и сказал: «Ну, тогда не позорь моё имя!»

– А однокурсники что сказали?

– В тот же день, когда я вошёл в аудиторию, там была гробовая тишина. Все смотрели на меня сычами. Пошли претензии, мол, почему я никому ничего не сказал? А как я мог что-то рассказать? Ведь нельзя же. На меня ещё пару недель были все обижены после этого.

– Я знаю, что у Вас был шанс сняться даже у Никиты Михалкова, но Вы отказались. Почему?

– Встал выбор между театром и кино. Но для меня театр – это основная работа, а кино – это подработка. Меня утвердили на роль в «Утомлённые солнцем-2». Конечно, для меня это было очень трудное решение. Я бегал по дому, крутился, как вертолёт. Но съёмочный период должен был длиться 20 дней - я должен был пропустить 10 спектаклей. И я выбрал театр… Я помню, как ко мне тогда подошёл замечательный актёр Сергей Чонишвили и сказал: «Молодец. Отныне ты внесён в золотую книгу «Ленкома». Имея в виду, что я проявил себя как надёжный человек, на которого всегда можно положиться.

– Вам это как-то воздалось в виде ролей?

– Нет. Если на чистоту говорить, то в театре есть один жирный минус – момент личной симпатии. Она зачастую преобладает над профессионализмом. В театре почти не бывает такого, чтобы другие артисты и даже просто театральный персонал подходили к тебе и говорили, мол, ты молодец, хорошо сыграл. А у меня такое было не раз. Но при этом никакие крупные роли мне не давали. Только сейчас, с директором Марком Борисовичем, ситуация сдвинулась с мёртвой точки. Молодые артисты начали играть хорошие роли. И я в том числе.

– А как мама относится к Вашему театральному успеху?

– Она очень мной гордится. Я очень люблю маму и желаю ей только здоровья. Есть такая фраза: «Пока живы твои родители – ты ребёнок». Моя главная мечта – это сыграть главную роль и чтобы мама сидела в зале и на меня смотрела.

– Вам удалось наладить личную жизнь? И как вообще Вы сейчас относитесь к браку?

– Сейчас – негативно. У меня какое-то разочарование в современных людях. Они очень огламурились – девушки ищут богатых папиков, не думают о семье и детях. Хотят просто красивой жизни. А я не люблю вульгарность – особенно надувные губы и уколы ботокса. Это разрушает естественную красоту. Девушка думает, что после этого она становится эффектнее и гламурнее, на самом деле – она становится провинциальной. А что касается любви… Раньше я гнался за отношениями. Постоянно с кем-то встречался. Сейчас я уже долгое время один.

– С кем Вам проще по жизни общаться – с мужчинами или с женщинами?

– Так получилось, что друзей-мужчин у меня почти не осталось. Один меня предал – увёл мою девушку. Второй уехал, и отношения прервались. Получается, что у меня идёт в жизни какая-то женская линия. Бабушка, мама, сёстры, подруги.

– То есть дружба между мужчиной и женщиной возможна?

– Да.

– В Вас Ваши подруги не влюбляются?

– Бывало. С одной я не устоял, и ей удалось меня соблазнить. До этого мы 10 лет дружили. Но я стараюсь этого избегать – не хочу портить дружбу. Потому что найти настоящих друзей сейчас очень сложно. Я хочу вам в ответ вопрос задать – а женская дружба бывает?

– Думаю, что да.

– А у меня вот в этом сомнения. Вот у сестры случай был – она суп на кухне варила. А в это время лучшая подруга с её мужем в соседней комнате… ну, вы поняли. А ведь она была даже свидетельницей на их свадьбе! Вот такая дичь бывает в жизни…