Андрей Бартенев: "Депрессия - это выдумка, одиночество - болезнь ленивых людей"

Человек-арт-объект, человек-событие, человек-эпатаж. Он известен своими перформансами, картинами, скульптурами, гипернарядами и запомнился телезрителям как экстравагантный ведущий шоу «Модный приговор». Сам же он просит называть его исключительно художником.

«Жизнь» побывала в гостях у Андрея Бартенева.

- Андрей, я знаю, что у Вас плохое зрение – минус 10… Для художника это разве не проблема?

- Вы знаете, состояние зрения является неким оптическим эффектом, благодаря которому происходит искажение реальности. Один глаз у меня – минус 8,5, второй минус 10. Но даже если я надеваю очки, то всё равно все окружающие меня люди и предметы находятся в размытом состоянии. Я не вижу чётких линий. Изменение зрения началось у меня в третьем классе. Дело в том, что на полуострове Таймыр, где прошло моё детство, детей не учили носить очки от солнца. Поэтому колбочки глазного дна у меня обожжены и деформированы. Я не вижу полутона, и моё искусство либо чёрно-белое, контрастное, либо это очень яркие краски.

- А в бытовом плане Вам тяжело? Бывает, что друзей не узнаёте?

- Это происходит постоянно. Но если я с кем-то не поздоровался, то у этого только одна причина – я не вижу далеко. Мне надо кричать: «Привет, Бартенев!»

- Зрение ухудшалось постепенно?

- Да. И мне кажется, что наша советская медицина просто использовала неверные методики лечения.

- Вам было страшно из-за этого?

- Страх был связан с социальной адаптацией. Я сразу попал в категорию очкариков, а это не самая популярная группа, особенно в школе. «У кого четыре глаза, тот похож на водолаза». Я всё это слышал. Пережить это нельзя – дети и подростки очень жестоки. Дети так самоутверждаются, за счёт кого-то. От всего этого меня спасало и на подсознательном уровне стало причиной моей нелюбви к средней школе то, что я посещал художественную школу. Там все ученики были настолько увлечены изучением изобразительного искусства, что у нас было полное взаимопонимание и дружелюбие. У нас были сборные классы – дети от семи до 16 лет. Это воспитало в нас мощную терпимость друг к другу, поэтому мы очень сдружились. И там я стал очень чётко осознавать, что общеобразовательная школа мне неинтересна. До момента получения аттестата в моём понимании это были потерянные годы.

- Получается, что с третьего класса Вы видели уже плохо. Думали об операции?

- Родители возили меня в Одессу в Институт глазных болезней и тканевой терапии им. В.П. Филатова, показывали врачам и профессорам. Но они сказали, что делать операцию рано, нужно дождаться момента стабилизации организма. Когда же я подрос, а технологии в медицине улучшились, я сильно увлёкся своим образом – у меня около 300 очков, мне нравится менять пропорции своего лица за счёт модели очков. Когда это стало моим брендом, я передумал делать операцию. Свой недостаток я решил превратить в своё достоинство.

- Неужели Вы не хотите увидеть мир во всех его красках?

- Если честно, я просто не хочу рисковать. Мало ли что!

- Я знаю, что Вы не пьете чай, кофе и алкоголь… Как Вы к этому пришли?

- Чай я перестал пить лет в 11, когда понял, что могу сказать родителям, что не хочу что-то есть или что-то пить. То есть тогда, когда я осознал, что во мне достаточно силы воли это произнести. Кофе я пробовал, но поскольку мой организм отрицал крепкие напитки, а кофе попадает под эту категорию, то кофе тоже мимо. Что касается алкоголя, то я его, конечно, пробовал и даже напивался, будучи подростком, но это не доставляло мне удовольствия. Красное вино вызывает сонливость. И если я пью много красного вина, то у меня начинает болеть голова. Шампанское я вообще терпеть не могу.

- Что же Вы пьёте?

- Только воду! Если хочется вкусов, то я заказываю в ресторане медовик с домашним мороженым…

- А любимое блюдо у Вас есть?

- Наверное, итальянское мороженое домашнего приготовления. Фисташковое, ванильное, карамельное. У меня даже были дни, когда я ел одно мороженое. А из человеческой пищи я люблю уху, борщ без сметаны, люблю смешивать бруснику с черникой – они дают отличное сочетание. Сам я могу приготовить любой овощной суп или уху.

- В быту Вы можете всё сами или у Вас есть помощники?

- У меня есть помощники, но я пользуюсь возможностью посещать хорошие рестораны. Знаю, где хорошо готовят, и не мучаюсь. Даже не хожу по магазинам.

- Ваши запросы очень велики? Вы можете прожить месяц на скромную сумму?

- Не могу. Так как я шопоголик, покупаю много одежды и обуви. Мои масштабы не так велики, как у Киркорова, но тем не менее это забирает очень много средств. Я хожу на выставки, покупаю много книг, много путешествую. И это, наверное, самые главные статьи расходов, которые у меня существуют. Но всё это доставляет мне удовольствие.

- Мне очень нравится Ваша позиция относительно экологии. Вы не кричите на каждом углу, что надо защищать планету, а берёте пакетик и идёте собирать мусор… Когда это началось?

- Наверное, в 1993 году, когда я начал делать проект «Снежная королева» и все герои этого перформанса были сделаны из пластикового мусора. С тех пор я очень внимательно отношусь к природе и водоёмам. Я сделал целую коллекцию украшений из пластика, найденного на морском побережье. Потом дарил их прекрасным людям.

- Вы как-то рассказывали, что за свою жизнь совершили несколько ошибок, которые нельзя искупить… Что Вы имели в виду?

- Человеческая цивилизация – огромная ошибка. Природа должна быть в приоритете. Животный мир требует нашего внимания и нашей любви. Это не та ошибка, которую я могу искупить, я её не совершал, просто я родился в этом временном историческом периоде. Что могу, то делаю, но уже не исправлю. Если человечество не одумается - всему будет конец.

- Как донести до людей, что так жить нельзя?

- Культура… Если о ней много говорить, много ею заниматься, если отдать какие-то пропагандистские площади на утверждение правил поведения, как должно быть, то люди легко образуются. Есть ещё один метод. Если вы хотите чему-то научить взрослых людей, сначала научите их детей. Дети скажут своим родителям, что так делать нельзя, например, надо убирать за собой. И если государство будет этим заниматься регулярно и последовательно, то всё получится. Навести чистоту – это так просто. Я на пляж всегда езжу с пакетами и перчатками. 2-3 часа я убираю мусор, но это тоже отдых. Я загораю и дышу морским воздухом. Потом отвожу это всё к мусорным контейнерам…

- Давайте вернёмся в Ваше детство. Вы родились в Норильске? Каким этот город видел ребёнок Андрей Бартенев?

- Горы снега, с которых мы катались и в которые закапывались. Очень короткое лето – дней 10, быстрая весна и очень быстрая осень. Обычно на первое сентября уже выпадал снег.

- Вы осознавали суровость климата?

- Когда ты рождаешься в таком регионе, ты не думаешь об этом. Ну вот такая вот природа, такой мир, и ты в нём живёшь. Чтобы появились оценочные категории, нужно было, наверное, побывать на юге СССР.

- Если на улице Вы лепили из снега, то дома - из пластилина. Когда началась эта страсть?

- В детском саду, так как там очень хорошо занимались образованием детей. У нас не было цветного пластилина, была серая масса, и я создавал биоморфные субстанции, в которых делал тоннели. Дома я тоже постоянно лепил. У родителей были баночки для витаминов, я их брал и превращал в персонажей, облепливал их цветным пластилином. Придумывал носы, усы, шляпы. Когда я родился, дедушка подарил родителям ковёр, и однажды я часть его залепил цветным пластилином. А родители с трепетом относились к имуществу, так как все жили бедно тогда, а тут такое творчество их ребёнка. Вообще я всегда удивлял родителей. Когда они возвращались с работы, их всегда ждали сюрпризы. То батареи, залитые пластилином, то в холодильнике - вылепленные мною образцы, которые я тестировал на холод. Среди этих экспонатов были тараканы, которых хватало в норильских коммуналках. С тараканами я проводил много всяких опытов. Я их залеплял в пластилин живьём, потом поджигал… Ковер, кстати, родители заставили меня вычесать. А мне было лет пять тогда. Для меня это было мегатрагедией, я рыдал, потому что не понимал, за что меня наказывают: ведь ковёр стал таким красивым.

- Чем занимались родители?

- Всем, чем угодно, чтобы заработать и изменить свой социальный статус. Они были очень влюблены в меня, поэтому позволяли мне расти таким, каким я рос. Они рано осознали, что у них исключительный ребёнок. Я рано перестал играть во все дворовые игры. Войнушки и велосипеды к третьему классу стали мне неинтересны. Литература меня стала занимать, она меня начала переключать, хотя я по-прежнему имел «неуд» в школе по поведению.

- Я слышала, что Ваш «неуд» - результат прочтения произведения про солдата Швейка…

- Сестра мне его прочитала, и я понял то, как надо жить, как отжигать. Тараканов в класс приносил, хомяков приносил, подкладывал девочкам в портфель человеческие кости, всё время хохотал. Бедные мои педагоги…

- Где Вы, боюсь спросить, брали человеческие кости?

- У нас была гора Шмидтиха при горнодобывающем производстве. В 30-е годы там были лагеря ГУЛАГа, и там есть ямы, куда сбрасывали погибших и замученных людей. Когда весной по горе начинали стекать сугробы, вода размывала захоронения, и кости смывались к старому городу сильными ручьями. Мы ходили в старый город и собирали эти кости. Мы, правда, не знали тогда, что это человеческие кости, думали, что это кости животных. В школе был страшный скандал, так как педагоги понимали, где мы их взяли… А педагоги, которые у меня были, – это по большей части ссыльная интеллигенция из столичных городов. Они понимали, что там могли быть их родственники.

- Ваши родители чаще использовали кнут или пряник?

- Пряник. Они работали в городе Талнахе, уезжали на два-три дня на смену, поэтому, когда возвращались домой, сил у них на кнут не оставалось. Кнут был у моей тёти и бабушки. Мне доставалось от них, но для меня отправка к бабушке была как праздник, так как там был мой двоюродный брат Павел, который показывал мне прелести дворовой жизни. Он уже пил и курил.

- Много было соседей в коммуналке?

- Четыре семьи, маленькие комнаты, общая кухня. В двух квартирах жили семьи вертолётчиков - мне очень нравилась их форма, особенно зимняя – кожа, мех. Они были для меня эталоном красоты, гусарства и джентльменства. У одного из лётчиков жена была библиотекарем, она собирала детей по выходным на кухне и читала нам свежие главы «Волшебника изумрудного города». Мы с нетерпением ждали этого утреннего часа.

- То есть вредных соседей не было?

- Взрослые, может быть, ссорились между собой, но мне, ребёнку, все нравились. Напротив нас жил ветеран войны, у него был телевизор, он открывал дверь, и мы все смотрели в маленьком фрагменте коридора передачи. А ещё было радио, по которому передавали постановки и звучала классическая музыка. Благодаря этому радио, я полюбил классическую музыку. Я даже в первом классе попал в поле зрения нашей пианистки, и она сказала, что мне стоит учиться играть на фортепиано. Но когда группа педагогов пришла и к нам, увидела, что у нас некуда поставить пианино, это их огорчило, а моя страсть так и не была реализована.

- То, что Вы окажетесь в искусстве, было предопределено? Или Вы обсуждали с родителями другие варианты профессионального направления?

- Чтобы я что-то с кем-то обсуждал? Нет… Всё произошло естественным образом. Я понял, что я отличаюсь от других, и тут же осознал, что моё отличие может защитить только занятие искусством. Сначала это происходило так: приносишь разрисованную тетрадь в школу, и она работает как отвлекающий маневр. Внимание одноклассников переключается на эту тетрадь, а не на то, что ты носишь очки. Они видят это и начинают тебя иначе воспринимать: либо уважать, либо относиться осторожнее. Так я понял, что всё будет хорошо – надо идти в художественную школу.

- А когда надо было выбирать профессию, советовались с родителями?

- Нет. В 16-17 лет я уже всё про себя знал. Знал, куда идти, что носить, что есть, что говорить и что читать. Единственное, чего я не умел, это зарабатывать деньги. Зато хорошо умел их тратить.

- Где Вы брали деньги, если не умели зарабатывать?

- У меня были очень хорошие родители, добрые. И сестра была добрая и есть, слава богу, Римма. Она вяжет игрушки для нашего книжного магазина, живёт в Подмосковье, мы часто общаемся, и у нас прекрасные отношения. Мы любим друг друга.

- В итоге Вы решили поехать поступать в Краснодар. Но не на художника…

- Я хотел поступить в Кубанский государственный университет на худграф, но, так как мне отказали из-за плохого зрения, я пошёл в Институт культуры на театральную режиссуру. Наобум.

- Почему выбрали Краснодар?

- После Крайнего Севера захотелось Юга. Это геополитическая стратегия. Я всё знал про Север, надо было узнать про Юг. Поступил я сразу, так как у меня был красный аттестат в школе.

- Вы были отличником?

- Да, в художественной школе у меня тоже был красный диплом. Мне нужно было сдать только специальность.

- Подрабатывали?

- У меня не было времени, я учился. Стипендия была хорошая – я учился на отлично, и мне все помогали – сестра, родители. Они были счастливы, что я учился, да ещё и был отличником.

- Вы уже во время учёбы поняли, что хотите стать тем, кем Вы сейчас являетесь?

- На третьем курсе я понял, что не хочу изучать классическую форму театрального искусства. И когда после окончания института с красным дипломом я приехал в Адлер в Дом культуры режиссёром театрального коллектива, проработал там всего три или четыре месяца.

- Что успели поставить?

- Я поставил американские народные сказки, и это очень не понравилось руководству местного департамента культуры. Они вызвали меня и сказали: «Вы редкий специалист, у Вас высокие показатели в институте, Вы должны заниматься режиссурой первомайских демонстраций». Я ответил: «Это всё замечательно, да, мы изучаем режиссуру массовых мероприятий в институте, но это не то, чем я хочу заниматься, поэтому мы с Вами не совпадаем в этом вопросе». Я взял паузу, а мой друг Андрей Григорьев-Апполонов сказал: «Что ты паришься? Иди к нам в Театр моды». И я просто перевелся и стал артистом Театра моды.

- С Андреем Вы познакомились ещё в институте?

- Да! Его музыкальные педагоги учились в Краснодарском институте культуры на факультете джазовой музыки, и я с ними дружил. Тусили в Сочи на фестивалях. Я хорошо учился, на всех экзаменах получал пятёрки, но я экстравагантно одевался и всячески провоцировал педагогов по профессии. Мы устраивали инсценировки и версии пьес Евгения Шварца, которые не могли пройти никакую выпускную комиссию. Нам было по 18 лет, мы просто веселились…

- В Сочи Вы познакомились и с Жанной Агузаровой…

- Да, по-моему, это был 1987 год. Они приезжали на гастроли, были довольно развязными людьми, поэтому спокойно могли поговорить с абсолютно любым проходящим мимо человеком. Так и произошло. Жанна и её директор сидели на лавке после концерта, а я со своей подругой джазовой музыкантшей Леной Шевцовой проходил мимо, мы увидели их и просто обомлели. Дыхание спёрло! Мы вот буквально недавно кричали и танцевали в фанзоне на их концерте, а тут они на лавке. «Кто это такие красивые и без охраны», - сказали они нам. Мы поплыли. Они нас подозвали, и мы познакомились. Они предложили нам завтра вместе пойти на пляж…

- И завертелось?

- Да!

- Какое впечатление на Вас произвела Жанна? Она ведь была тогда невероятно популярна.

- Богиня просто! В общении она просто фантастика. Влюбила раз и навсегда. Сейчас общаемся редко, но любовь осталась. Моя к ней уж точно, а с её директором мы закадычные друзья, разговариваем по телефону по три часа – он живёт в Стокгольме.

- Именно он Вас пригласил в Москву?

- Да, сказал мне: «Что ты тут делаешь в этом болоте?»

- И Вы решили рискнуть…

- Не сразу. Как-то раз приехали очень богатые чуваки из Москвы, увидели мою графику 80-х годов и захотели это купить. В разговоре даже прозвучали слова «мальтийский принц» и «коллекция». Мне дали чемодан денег и увезли вагон моих картин. Можно было приехать в столицу и купить квартиру на эти деньги, но я начал безудержно тратить. Например, выкупил отель «Охотничий домик», привозил туда друзей-художников, и мы развлекались. На выходные летал в Москву, ходил по музеям, со всеми знакомился, а во вторник возвращался в Сочи. И это не считая того, что я покупал одежду, шиковал, снимал роскошную квартиру в Сочи. Но в один прекрасный момент деньги закончились - остались крохи для того, чтобы снять квартиру в Выхине на год. И вот только тогда я уехал в Москву, где и началась моя столичная жизнь…

- Вы считаете, что правильно поступили, растратив все деньги?

- Конечно! Понимаете, нужно иметь и положительный результат хозяйствования и отрицательный. Это был отрицательный, но сработал он как положительный. У меня не было никаких угрызений совести. Мне казалось, что это неожиданные деньги, с которыми надо легко и обращаться. И так у меня было лет до 40, да и сейчас так. Я не жалею деньги, не экономлю их.

- Вы приехали в столицу в никуда?

- Не совсем. Группа «Браво» меня опекала. Меня познакомили с коллекционерами картин. Так я начал выставлять свои работы. Графика в тот период у меня была доминирующей. Помню, как я пришёл на Малую Грузинскую в день, когда происходит отборочная комиссия. Смотрю - стоят стиляги, модные, одетые в стиле группы «Браво». В общем, я прошёл эту комиссию, выбрали несколько моих работ, я со всеми познакомился, и жизнь завертелась на раз…

- Как Вы вообще относитесь к критике?

- Раньше плохо относился, да и сейчас, наверное, плохо отношусь. Просто сейчас я не так много занимаюсь искусством, ничего нестандартного не делаю, занимаюсь живописью и прожигаю жизнь в удовольствие.

- Вы страдали от критики?

- По глупости своей. В 1996 году Ольга Свиблова вывезла меня в Венецию на биеннале и показала в русском павильоне. И вся эта история стала для меня категорически отрицательной. Была отвратительная пресса в России, но восхитительная пресса в Америке и восхитительная пресса в Европе. Это дало мне шанс сделать блестящую карьеру в Америке и в Европе. Но на фоне этого успеха я совершенно провалился в России. Полностью. Это привело к тому, что больше ни на один проект в России я не мог получить никакого целевого финансирования. Это повлияло очень на многое. Так с 2006 года я потерял возможность заниматься дополненными реальностями и искусственными интеллектами. Меня просто очень быстро убрали из этой индустрии в России. Я продолжил заниматься перформансами, классическими практиками и постепенно вернулся в живопись.

- Неужели восторженные отзывы из Америки и Европы не залечили Ваши раны?

- Я сполна получил успехи. Я даже сделал невероятные проекты в США, в Европе. В Лондоне была роскошная выставка.

- Как Вы пришли в себя после такого переживания?

- Для таких чувствительных натур, как я, любая неудача переживается тяжело. Не буду скрывать. Но эта же эмоциональность является основой лёгкости – я быстро увлекаюсь чем-то другим. Новое увлечение захватывает, и я забываю о плохом. У меня есть свойство – я очень быстро забываю о плохом. Жизнь продолжается…

- У Вас много друзей с мировым именем - Кельвин Кляйн, Жан-Поль Готье и так далее. В чём проявляется эта дружба?

- Мы общаемся, отмечаем вместе праздники, ужинаем вместе.

- Вы были свидетелем на свадьбе у Собчак…

- Да, в костюме надувного матраса. Я был на курорте, плавал на надувном матрасе, когда позвонила Ксения и позвала свидетелем на свадьбу. Я удивился: «Как? Опять?» Но согласился и приехал! Матрас, кстати, на котором я плавал, был в виде большой надувной какашки.

- И Вы читали при этом книгу …

- Да! Книга называлась: «Сюрреалисты в жизни». В общем, наряд я придумал тут же, так как всё было подо мной. Сейчас тот самый наряд сдут и лежит на складе. Какашка тоже сдута и ждёт, когда я вновь отправлюсь с ней на море. Мне её подарили на День рождения.

- У меня сложилось впечатление, что Вы много тусуетесь и постоянно работаете. Каково процентное соотношение этих частей Вашей жизни?

- Если я не на танцполе, значит, я работаю над мольбертом. Так что у Вас правильное впечатление сложилось. Вечером, например, поужинаю и пойду танцевать.

- Получается, Ваша жизнь – сплошной праздник?

- Да, никаких сомнений. Моя жизнь – праздник.

- И это не обыденность?

- Обыденность – это у кого-то. У меня праздник каждый день. И я от этого не устаю.

- С Вашей точки зрения, что такое пошлость?

- Когда один человек бьёт другого, обижает животных, мусорит, ругается, когда война. Всё антигуманное – пошло.

- Когда Вы пришли на программу «Давай поженимся», то довели до абсурда все их устои.

- Я бы не пошёл, если бы не позвонил Константин Эрнст.

- Не пошли бы, потому что это пошло?

- Нет, это не мой формат. Но я сразу предупредил, что приеду в костюме кукурузы - царицы полей. Мне сказали: «Хорошо».

- Ведущим «Модного приговора» на время стали тоже по просьбе Эрнста?

- Друзья попросили, с Эвелиной дружу давно, Васильева очень люблю и уважаю. У Саши был жёсткий график, он не мог в силу занятости работать какое-то время в проекте, поэтому надо было его заменить.

- Вам это было интересно?

- Мне - да, но для них это была пытка. Первые программы мы снимали долго. Это был не мой формат. Я не произносил ничего по принуждению со студенческих лет. Кроме того, я обладаю короткой текстовой памятью. Я сообщил об этом создателям шоу сразу, но мне сказали, что надо… Было море негодования, но и много восторга. Кто-то просил вернуть Васильева, кто-то был восхищён мной. Продюсеры вообще хотели попробовать двоих ведущих, но вернулся Саша, и я сказал, что больше не хочу продолжать съёмки.

- Вы одеваетесь так, как Вам нравится. И Вы, наверное, никогда не наденете то, что Вам скажут?

- Почему же! Если доводы будут убедительными, то надену. Если скажут, что надо спрятаться от снайпера, я надену камуфляж. На «Модном приговоре» мне очень запомнилась одна пара. Космонавт, Герой России, и его жена, которую он привёл переодеваться. Он смотрел на неё такими глазами! В каждом его комментарии была такая любовь к жене. И я думал, какое же это чудо! Ради такого я бы остался в этом проекте – там работает потрясающая команда. После «Модного приговора», кстати, я понял, что не могу больше ни с кем работать. Такой слаженности в команде я больше нигде не встречал.

- У Вас есть рецепт, как не впасть в депрессию из-за одиночества?

- Я считаю, что это выдумка. Одиночество - это болезнь ленивых людей. Одиночество… Иди погуляй, порисуй. Я не знаю, о чём Вы говорите.

- Кто такой Андрей Бартенев? Назовите три фильма и три книги, которые дадут ответ на этот вопрос.

- Сказка «Волшебные калоши», фильм «Приключение жёлтого чемоданчика», книга и фильм «Пеппи Длинныйчулок», серия книг «Волшебник изумрудного города».

- Преобладает детская литература…

- Конечно. Посмотрите на меня, я и есть нескончаемый герой детских книжек…