Ольга Зарубина: "Отчим годами избивал меня и маму"

Миниатюрная, хрупкая девочка, которая сбежала из семьи и, не имея ни богатства, ни связей, смогла пробиться в закрытый мир советского шоу-бизнеса. Теперь без её хитов «На теплоходе музыка играет», «Кукла» и «Так не должно быть» не обходится ни один ретро-концерт.

В гостях у «Жизни» певица Ольга Зарубина.

– Я знаю, что Вы любите нумерологию и астрологию, с чего началось это увлечение?

– Я люблю изучать тему отношений, мне с самого детства была интересна взаимосвязь чисел и дат. Со временем я сама к этому пришла. Когда мне подружки жаловались на свои отношения, я хотела разобраться в этом, узнать причины. Поэтому изучала цифры, гороскопы и так далее. И потом объясняла своим подругам, почему у них не клеятся отношения с мужчинами. А потом я во всё это так углубилась, что начала этим заниматься.

– А Вы сами ходили к астрологу?

– Нет. Потому что я не знаю время своего рождения, а это очень важно для того, чтобы определить, какие планеты и знаки задействованы.

– Вы же переболели коронавирусом?

– Средней тяжести, болела и восстанавливалась минимум год. Коронавирус бьёт по нервной системе, разрушает иммунную, поэтому люди так долго восстанавливаются. Болезнь повлияла на мои ноги, я не могла встать и хотя бы минуту продержаться на ногах, очень ослаб организм. Я не обращалась к врачам и лечилась самостоятельно, потому что я похудела на 4 кг, были жуткие боли в животе.

– Почему Вы не доверяете врачам?

– Потому что сейчас очень много халатных врачей и очень много химии, а я её не переношу, лучше лечиться самостоятельно натуральными средствами.

– Где прошло Ваше детство и что Вы больше всего вспоминаете из него?

– В Москве, в посёлке Москворечье. Больше всего из детства мне запомнились казаки-разбойники, а ещё мы катались на коньках, у нас был каток прямо перед школой. Это были беззаботные дни. Я росла обособленным ребёнком, была самостоятельной, и моя мама не имела со мной проблем. У меня всегда всё было разложено по полочкам, меня никто не заставлял делать уроки. В принципе, я не ощущала себя в обществе своих одноклассников, мне всегда было комфортно одной. Мнение толпы для меня никогда ничего не значило, всегда у меня было своё мнение, переубедить меня было практически невозможно.

– Были любимые игрушки?

– У меня было мало игрушек, но самая любимая – кукла. Она уже была и без руки, и без ноги, и волос толком не было на ней, но именно она была самая любимая.

– Вы помните, когда Вы первый раз накрасились? Воровали косметику у мамы?

– Нет, я не воровала косметику, и мама не любила краситься. Но однажды я взяла у неё помаду и накрасила губы. А рядом стоял мусорный мешок с её старыми туфлями. Я залезла в этот мешок, достала белые босоножки, надела и пошла выкидывать в таком виде мусор. Мама услышала этот грохот по ступенькам, сказала, чтобы я немедленно сняла эти босоножки и привела себя в порядок. Я несла этот мешок с такой болью, так мне не хотелось расставаться с этими туфлями.

– О чём Вы мечтали в детстве?

– Меня почему-то всегда тянуло в Европу. Наверное, потому, что мой дедушка был поляк и его гены мне передались. Во мне 25% его крови, но об этом я узнала намного позже из рассказов мамы, когда я уже закончила школу.

– Почему она не рассказывала Вам про него?

– Мама у меня была немногословной и необщительной женщиной. Она всё время работала, тащила семью на себе и уделяла нам не очень много времени. Поэтому разговоров душевных у нас с ней никогда не было.

– А кто она по профессии?

– Она работала на химическом заводе и зарабатывала очень хорошо.

– Семья жила в достатке?

– Да, была всегда и еда, и хорошая мебель, на это мы не жаловались. Игрушек, правда, не было, потому что мама не дарила ничего. Она покупала нам какие-то вещи, но это был период, когда я была совсем маленькой. У нас были совершенно разные вкусы, то, что она покупала, мне совершенно не нравилось. И только после 18 лет я уже могла покупать всё, что мне хотелось.

– А кем был Ваш папа?

– Я ничего не знаю про своего отца. Мама мне никогда о нём не рассказывала, даже когда я задавала ей вопросы, она от них уходила. Знаю только то, что он, действительно, работал и обеспечивал семью. В сталинские времена он имел машину, а это было очень престижно, тогда же можно было зарабатывать только легально. Он баловал маму дорогими золотыми украшениями, она всегда была модно одета, у нас была хорошая посуда и хорошая мебель. И когда мама мне говорила, что он алкоголик, я не верила. Он мог, конечно, выпивать, но точно не злоупотреблял этим.

– Когда его не стало, Вам был всего год… Кто Вам рассказал об этом?

– Мне рассказала девочка, которая была чьей-то дочкой. Мне было лет десять, и, когда однажды мы шли на кладбище, она мне рассказала, что отец, с которым я живу сейчас – это вовсе не мой отец, а мой настоящий папа умер. Эта новость шокировала меня, и тогда я всю ночь проплакала, пытаясь представить моего папу на самом деле, какой он, как он выглядит и почему мне не рассказали об этом. Для меня это была очень тяжёлая травма. Я рассказала брату, что знаю, кто мой отец, а он рассказал маме. Но это никак потом не обсуждалось, потому что мы никогда не имели своего слова, так нас воспитывали.

– То есть Вашим воспитанием занимался отчим, что это было за воспитание?

– Он всегда был рядом, и мне это не нравилось. И я очень хотела, чтобы он поскорее исчез из моей жизни. Он был энергетическим вампиром с ужасной аурой. Это раньше мы не задумывались и не знали, что это такое. А он питался нашей энергией, рассказывал глупые и ужасные истории, а мы его должны были слушать с открытым ртом. Меня это всегда раздражало и злило. А мне была необходима любовь, гармония, спокойствие, забота, чтобы я могла с кем-то поговорить и поделиться своими чувствами и обидами. Но этого ничего не было, я должна была молчать и слушать этого идиота. Я его перестала бояться только тогда, когда ушла от них и начала самостоятельную жизнь.

– Он мог наказать Вас?

– Мог побить, часто распускал руки, издевался над нами, был психопатом и садистом. Но он был из тех, который мило себя подаёт обществу, на людях он был белым и пушистым, и никто даже не догадывался, что он был садистом и тираном. Он любил властвовать.

– А с собственной дочкой, Вашей младшей сестрой, он себя так же вёл?

– Да, для него не было разницы родной или нет, он просто был таким человеком.

– Брат старше Вас на десять лет, и он тогда сильно заболел…

– Мне было тогда всего восемь лет, я была во втором классе. Для меня всё было как в тумане. Помню, что он лежал в коме две недели, потом пришёл в себя и остался инвалидом. У него появилась проблема с рукой в движении. Но, несмотря на это, он работал, а потом женился.

– А он защищал Вас от отчима?

– Нет, потому что был слабее. Я помню, как-то раз я случайно уронила чернильницу, и тогда у меня затряслись ноги и руки, так как я поняла, что отчим сейчас меня будет бить. Саша взял вину на себя и сказал, что это он разбил, поэтому в тот раз наказания мне удалось избежать. Я понимала, что он меня может убить одним ударом. Помню, как мы – я, отчим и мама – как-то раз пришли поздно домой, но Саша запер входную дверь и уже спал. Тогда отчим в ярости принялся выламывать дверь, и я тогда начала кричать. Он испугался, потому что это всё было на лестничной площадке. Он не хотел, чтобы кто-то услышал. Для него же было важно мнение окружающих людей. И тогда он ко мне подошёл и ударил со всей дури по лицу так, что я отлетела. Мама подбежала к нему, начала кричать, мол, что ты такое себе позволяешь.

– Маме тоже от него попадало?

– Конечно, она ходила с синяками, он тоже её бил, но, несмотря на это, она с ним до конца прожила. Они подходили друг другу, по чакрам у них совпадало. У них была модель «удав и кролик», и именно мама была «удавом», так как она его схватила, как «кролика», и он не мог от неё уйти. «Любовь зла, полюбишь и козла» – вот это именно их ситуация.

– Когда Вы решили уйти из дома?

– Когда начала работать, мне не было ещё девятнадцати. Сказать об этом было для меня непросто. Когда я сообщила родителям, не было какого-то огорчения, я просто сказала, что ухожу. Меня как раз не пугало отделение от семьи, наоборот, было огромное желание побыстрее уйти. И я начала снимать комнату. Я жила в коммунальной квартире, со мной была хорошая соседка.

– Вы впервые оказались на экране в 1977 году с песенкой о капитане. Как Вам удалось попасть в кино?

– Мне помог Вячеслав Добрынин. Я тогда пела в коллективе, который назывался «Почтовый дилижанс». Я не знаю, зачем он к нам пришёл, что он там делал, но он меня заметил. Он открыл дверь, мы были все в шоке, посмотрел на нас, закрыл дверь и ушёл. А через какое-то время мне позвонили и пригласили записать со мной эту песенку о капитане.

– Как отреагировали Ваши родители?

– Мама всегда очень спокойно реагировала на мои выступления и на мои съёмки. Больше импонировало это отчиму, потому что он был тщеславным человеком, и он очень гордился, что я стала известной. Считал, что это его заслуга.

– Как Вы называли своего отчима?

– Когда я была маленькой, то называла папой. А когда я узнала всю правду, то уже никак не называла. Даже когда он умирал. Помню, мне мать звонит и говорит: «Оля, приезжай скорее, отец умирает!» А для меня он никогда не был отцом, я его не любила, а мать этого не понимала.

– Он потом не пытался с Вами поговорить, когда Вы выросли?

– Он стал мягким и даже под конец своей жизни что-то осознал. Я видела, что у него были какие-то переоценки и что он анализировал своё поведение. И в какой-то момент мне стало его где-то даже жалко, поэтому я не держу на него зла. Что-то внутри у него всё же было. В конце своей жизни он даже больше защищал меня, нежели родную дочь. И когда она с её мужем за моей спиной говорили про меня всякие гадости, он заступался за меня.

– Как Вы познакомились с Давидом Тухмановым?

– Это было на конкурсе, где мы с Сергеем Коржуковым исполняли песню «Романс о влюблённых». Видимо, я его чем-то тронула. Тогда Давид пообещал мне написать дуэтную песню. Это и была песня «Так не должно быть».

– Её Вы через год спели дуэтом с Боярским, Вы подружились?

– Нет, мы не были друзьями, просто записали песню и разошлись. Мы писали песню два раза, первый раз в 1979 году и потом в 2007 году. Когда мы её писали первый раз, то я звучала очень низко и меня практически не было слышно. Поэтому жена Тухманова и говорила: «Давайте больше секса в этой песне! Больше!» А когда мы переписали её в 2007 году, то эта была бомба, она звучала совсем по-другому.

– Почему эту песню вырезали на «Песне года»?

– Я не знаю, почему так произошло, все были в шоке. Потому что Тухманов был действительно глыбой, он был изумительный композитор. Никто не понимал, что произошло. Но в той же передаче была другая хитовая песня – «Лето, ах, лето» Аллы Пугачёвой. Наверное, кто-то решил, что нельзя было совмещать два хита. Странно ещё то, что этой записи не сохранилось даже в архивах редакции. Очень многие говорят, что это дело рук Пугачёвой. Я думаю, что в этом есть какое-то зерно. Она очень круто стояла в то время, и, конечно, когда появляется новый человек, новый конкурент, ей это было не под стать.

– А правда ли, что Алла Борисовна приложила руку к ещё одному Вашему хиту – песне «Айсберг»?

– Когда Николаев принёс эту песню Пугачёвой, первое, что она сказала: «Я не знаю, как её записывать». Поэтому эта песня перешла ко мне, так как я знала, что с ней делать. И я тогда спела её в Театре эстрады, под гитару. После того как я закончила петь, воцарилась гробовая тишина, а потом случился взрыв аплодисментов. Видимо, после этого кто-то и сказал Алле Борисовне, что она потеряла хит. И через какое-то короткое время появляется эта же песня в её исполнении.

– Кто ещё, кроме Вас, стал «жертвой» влияния Аллы Борисовны?

– Татьяна Анциферова, она тоже попала в эту мясорубку. Её нигде не снимали под тем предлогом, что она полновата. Но это всё бред собачий. Если есть талантливый человек, то при чём здесь его внешность?

– У Вас был шанс договориться с Аллой Борисовной?

– Нет, мы не общались. Я помню – она сказала такую фразу: «Вы слишком гордые!» Я такая, какая я есть, талантливые люди не идут на поклон, я не из тех, которая будет кланяться и умолять. Талантливые люди знают себе цену и никогда не будут унижаться перед другими.

– Как потом протекала Ваша карьера?

– Сначала я взлетаю, а потом по какой-то причине меня перестаёт снимать музыкальная редакция. Она с самого начала не жаловала, поэтому я и снималась только в передаче «Шире круг» и продолжала гастрольную деятельность. Я думаю, что я была одной из первых в этих «Чёрных списках». Сидел в музыкалке главный режиссёр Бронин – алкоголик, который меня ужасно не любил, хотя я не знаю, по какой причине. При упоминании моей фамилии ему становилось плохо. Я это знала. Но когда у меня появился второй муж, он пошёл на телевидение разбираться в этой несправедливости. И хорошо, что у него был знакомый, который занимал приличную должность и который на следующий же день уволил этого Бронина. Меня сразу же взяли на съёмки очередного «Голубого огонька».

– Вашим первым супругом был Александр Малинин? Чем он Вас покорил?

– Мне показалось, что он очень душевный, компанейский парень, умеющий любить и ухаживать, однако это было не так. На самом деле там человек, который знает свою цель. Я была наивной, мне хотелось чистой и сказочной любви, о которой мечтали многие девочки в наше время. И я попалась на эту удочку.

– Вы были готовы к появлению дочки?

– Да, конечно, для меня это было осознанно. А он, скорее всего, был не готов. Для меня, наверное, должно было быть уроком то, что он ушёл от первого брака и тоже оставил там ребёнка. Он не был готов и тогда.

– Во сколько Вы родили дочку?

– В 27 лет, я осознанно родила и выносила, хотя у меня были проблемы на нервной почве. Вторую половину беременности я лежала в больнице под присмотром врачей.

– Кто Вас поддерживал?

– Практически со всеми трудностями я справлялась одна. В больницу ко мне никто не приходил. Если женщинам по палате мужья таскали пакеты с едой, фруктами и другими вкусностями, то у меня ничего не было. Александр же не пришёл даже меня встречать из роддома. Потому что на тот момент он уже решил для себя, что не будет со мной жить. И я, наверное, впала в депрессию на год. Я не знала, что мне делать, работы нет, ребёнок маленький, я жила как в тумане. Но я начала искать работу, и мне подсказали варьете в гостинице «Космос». Там я работала ночами и зарабатывала копейки, которых хватало только на то, чтобы заплатить за комнату. Но мама тогда начала мне помогать, покупала игрушки, еду и одежду. Это был очень сложный период.

– Как Вы познакомились со вторым супругом?

– С продюсером Владимиром Евдокимовым мы познакомились в Театре эстрады. Он сразу же предложил мне концерты, и я согласилась. До знакомства со мной он 7 лет сидел в тюрьме. Ещё там он меня где-то заметил, наверное, когда я пела в передаче «Шире круг». Он сказал, что ещё тогда на меня положил глаз. Хотя, когда он вышел на свободу, меня никак не искал. Только потом, когда мы с ним случайно встретились, он возобновил меня в своей памяти.

– Как он Вас добивался?

– Я не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда. Я к нему долгое время присматривалась. На тот момент он был женат, у него был сын, которому было лет семь. Но он сразу начал проявлять симпатию, а в то время у меня был роман с человеком, который был из Швейцарии. Поэтому первое время у нас было исключительно всё по-деловому. Он приглашал меня на концерты, а я зарабатывала деньги. Владимир не раз приглашал меня в ресторан, так как считал меня очень худенькой и думал, что я не доедаю. И в один прекрасный день он организовал встречу со своим другом, который был звукорежиссёром. Он хотел меня познакомить с целью проверить мои чувства к нему. Начал мне заговаривать, что, возможно, мы будем общаться с этим другом и создадим семью. Друг мне подарил цветы и духи, а я думаю про себя: «Ну и жених…».

– Когда Вы серьёзно обратили внимание на Владимира?

– Когда он предложил жить вместе. К тому моменту я ушла от швейцарца, а он ушёл из семьи. У меня не было к нему любви как к мужчине, это, скорее, была любовь как к отцу или к брату. Но мы прожили вместе 21 год. Он по характеру был очень покладистый и ответственный. В нём было очень много хороших качеств, всех и не перечислить. И что важно – мы уважали личное пространство друг друга.

– Он же был директором ещё у Владимира Высоцкого?

- Да, но он чаще всего работал с разговорниками и не связывался с вокалистами. А про Высоцкого он мне ничего не рассказывал.

– И именно с ним у Вас случается второй взлёт с песней «На теплоходе музыка играет»?

– Да, в 1987 году. Мы тогда поехали в первую с ним поездку в Херсон, и тогда я впервые опробовала эту песню на сцене – она обрела большой успех, хотя её до этого никто не слышал. А позже мы отсняли её в «Песне года».

– Как создавалась песня про теплоход?

– Очень просто. Вячеслав Добрынин написал песню «Разлучница», которую я потом исполнила. И у него уже не было сомнений в том, кто исполнит следующую песню «На теплоходе музыка играет». Он писал ещё третью песню для меня – «Ягода-малина», но так как меня в тот момент не снимали, то эту песню потом отдали Валентине Легкоступовой. Но я нисколько не жалею о том, что так получилось, потому что Валя сделала её популярным хитом.

– Почему Вы в одном из концертов решили петь под фонограмму и почему именно к Вам так привязались, если учесть тот факт, что тогда все пели под «фанеру»?

– Во время концерта в Чебоксарах появился человек, который снимал всё на камеру. А мне пришлось петь под фонограмму, потому что у меня поднялась высокая температура и мне даже врач запретил выходить на сцену. Других вариантов у меня не оставалось, потому что три концерта на стадионах отменить не могли. Поэтому приняли решение петь под фонограмму. И вот этот человек, который ходил с камерой, знал об этом и воспользовался моментом, когда вся аппаратура выключилась.

– Почему именно на Вас вылился такой негатив?

– Потому что меня показали в программе «Прожектор перестройки». Меня опять перестали снимать, и мужу приходилось опять налаживать контакты.

– Как Вы пережили эту ситуацию?

– Это был удар, потому что когда я приезжала на концерты, то сразу ощущала напряжение публики. Я им сразу же говорила: «Хотите я испорчу вам концерт и буду петь песню только куплет, а припев буду молчать и наоборот». И потом люди начали понимать, что я пою живьём. Я не могу петь под фонограмму потому, что это очень скучно. Ты не можешь дышать, ты не можешь летать на сцене, а если ты творческий человек, то одну песню всегда можешь исполнить по-разному, зависит от настроения, от эмоций. У зрителей песня должна вызывать какие-то чувства. Тогда ты чувствуешь отдачу от зрителей и этим вдохновляешься.

– В Америку Вы уехали из-за ситуации с фонограммой и дальнейшего хейта в Ваш адрес?

– Это была одна из причин, а вторая причина – это застой в творчестве. Мне хотелось петь что-то в стиле рока, а меня заставляли петь другое. Красивые фольклорные песни – это было слишком просто, а я хотела самовыражаться от и до.

– Зачем Вы уезжаете в Америку?

– Я просто убегаю. У меня не было никакого плана, я не хотела там петь. И когда я приехала, то на какое-то время забыла про пение, просто жила без сцены, не страдала, не мучилась, а просто отдыхала.

– Когда Вы уезжали, что у Вас было с собой?

– Денег было где-то две тысячи долларов, небольшое количество вещей. Мы улетели как на Луну. Но с моим мужем это можно было сделать, потому что он человек, у которого есть цель, и он её достигает, никогда не сворачивая с пути. Мы не знали языка, сначала приехали к знакомому, который нам предоставил для жизни подвальное помещение. А потом Вова начал подрабатывать, и мы сняли квартиру. Мы сразу полетели в Нью-Йорк, так как там было много русских.

– Что Вам нравилось в Америке и что было сложнее всего?

– Сложно было найти работу, потому что без денег невозможно было выжить. Во-первых, был маленький ребёнок Кира, я не могла её оставить одну, поэтому не работала. Её нужно было пристроить в школу, а никакой медицинской страховки у нас не было. Мы не ехали как беженцы, которые приезжают на всё готовое. Мы приехали в качестве гостей и остались там. Муж устроился где-то на подработку и торговал кассетами. Это было тяжёлое время, потому что нам очень часто не хватало даже на еду. Мы даже приходили в специальные места, где давали еду бесплатно. Потом Владимир нашёл хорошую работу в компьютерной компании и тогда начал уже нормально зарабатывать.

– А Вы не работали?

– Я закончила в Америке медицинский колледж, ходила на учёбу, но проработала медсестрой недолго, потому что поняла, что недостаточно знаю английский язык. А профессия очень ответственная, и там нужно быстро реагировать. Поэтому я переквалифицировалась в медицинского переводчика. Я ездила по больницам с русскими пациентами и переводила всё, что говорил врач пациентам и пациенты врачу. Работа была свободной, потому что я могла сама выбирать куда и когда мне ехать. Это очень интересная профессия, она мне нравилась. Я была очень ответственной, и меня часто заказывали.

– А где сейчас живёт Ваша дочь Кира?

– В Америке, это её страна. Она там выросла с четырёх лет, и другого она не знает. Сейчас она живёт со своим бойфрендом, который обеспечивает её.

– В Россию Вы вернулись в 2007 году. Это было сложное решение для Вас?

– Сложное только с одной стороны, потому что муж заболел в то время, у него был рак желудка четвёртой стадии. И мы тогда поехали на шоу « Ты – суперстар», где было много стресса, много нагрузки, а для него это было смерти подобно. Но, несмотря на это, мы поехали. Он об этом не жалел, хоть и понимал, на что идёт. Я помню, когда пела песню My Heart Will Go On на репетиции, он стоял и плакал. Настолько ему было тяжело психологически.
– Через сколько его не стало?

– Он умер в 2008 году. Меньше года получается.

– Когда Вы приехали, у Вас здесь было жильё?

– Да, я здесь купила. Но сначала я приехала в никуда. Всё делалось постепенно, но после «Суперстара» был хороший толчок. Потому что продюсер Вадим Анатольевич Такменёв очень помог и вытащил меня. У многих сложилось такое ощущение, что я никуда и не уезжала.

– Как часто Вы видитесь с дочкой?

– В основном переписываемся и разговариваем по телефону. Последний раз она ко мне приезжала в 2019-м.

– Вам знакомо чувство одиночества?

– Мне кажется, что одиночество – это когда человек не может найти себе места. Ему дискомфортно одному, ему хочется с кем-то пообщаться. Мне это чувство незнакомо, потому что я с детства никогда не чувствовала одиночества, даже если находилась одна. Мне кажется, что это связано с тем, что у меня есть внутренняя душевная гармония. У меня есть люди, их немного, которые близки мне по духу и по интеллекту. Я с ними всегда могу поговорить, встретиться, посмеяться, поэтому я не считаю себя одиноким человеком. У меня бывают ситуации, когда мне кажется, что я могу впасть в депрессию, когда меня кто-то обидел сильно и незаслуженно. И в этих ситуациях одиночество мне помогает. Потому что если кто-то рядом, то они мне будут мешать своими вопросами и разговорами. Мне как раз нужно побыть одной.

– Некоторые считают, что у Вас плохая репутация…

– Я давно знаю, что у меня плохая репутация, и даже знаю, как меня характеризуют многие скандальные люди. Но все эти ярлыки не имеют ко мне никакого отношения. Может, я произвела такое впечатление на шоу, но это законы шоу. Значит, я хорошо отыграла.

– Вы долго думали, прежде чем пойти в шоу «Пусть говорят»?

– Нет, я быстро согласилась. Я хотела, чтобы моя дочь познакомилась с отцом, хотя получила в свой адрес много негатива и сильной злобы. Получила вопрос: «Зачем ты это сделала?» Что значит зачем? Это его дочь, его ответственность. Познакомить с отцом свою дочь — это не преступление. И я была в шоке от всех этих вопросов и нападок на меня, причём со стороны женщин. Меня это больше всего поразило. Некоторые говорили мне в лицо, многие писали в комментариях. Вот это мне до сих пор непонятно. Почему именно от женщин, которые сами рожают, сами остаются брошенными мужьями? Они же должны понимать и быть на моей стороне.