"Завязал с алкоголем в 27 лет после инсульта!"

Он не избалован званиями и наградами, зато востребован у режиссёров и любим многими поколениями зрителей. В его фильмографии сотни работ – от советских картин до голливудских мультфильмов.

В гостях у «Жизни» «Баламут» Горохов, майор Василюк из «Кадетства» и голос ослика из «Шрека» - Вадим Андреев.

- Насколько я знаю, вы с супругой обвенчались в церкви, которая находится рядом с деревней…

- Не совсем рядом. Километров тридцать от нас. Там просто мой духовник служил - игумен Пантелеймон. Он многих актёров окормлял, например, Максима Щёголева, который меня и привёл в храм, Максима Лагашкина, Марка Богатырёва. Но пару лет назад он попал в опалу, храм, который он восстанавливал 16 лет, у него отобрали.

- Вы же были алтарником в этом храме. Как им можно стать?

- Благословение от батюшки получил. У нас все актёры алтарничали… А ещё батюшка отчитывал бесноватых. Насмотрелся я, мама не горюй!

- Страшно было?

- Представляете, дети бесноватые или женщина, тоненькая, худенькая, а выходит батюшка с кадилом - и пять мужиков её скрутить не могут. Там люди говорили на арамейском языке, да таким голосом. Я много лет занимался озвучанием, но такие голоса, которые я слышал там, можно сделать только с помощью саунд-эффектов. В общем, такая хорошая смесь у нас была – актёры и бесноватые…

- Вы сами захотели пойти в храм?

- Нет, меня Максим Щёголев привел. Это было на Пасху. Я скептически к этому отнесся. Меня крестили в три года, да и всё. Но потом изменил мнение. Меня сразу запустили в алтарь, исповедовали.

- Какие вообще обязанности у алтарника?

- Обычно они читают «Апостола», но я побаивался. Я, скорее, свечником был, но это всё равно было волнительно.

- Нужно ли Вам соблюдать все посты?

- Перед причастием надо три дня попоститься, да и всё. Мы же мирские люди. И потом, алтарник – это не сан, это дело добровольное. Я и сейчас иногда в другой храм приезжаю, но редко. Стараюсь бывать и помогать – очень тяжело они там материально живут. Если кто и ездит на «мерседесах», то не они…

- Какой, на Ваш взгляд, самый страшный грех?

- Ничего себе вопрос… Все грехи нехорошие. Но самый страшный, наверное, хула на Святого духа. У меня есть знакомые, являющиеся убеждёнными атеистами… И порой они начинают на Господа гнать. Твоё право: верить или нет, главное – не оскорбляй! Я так считаю. Не заходись в своём неверии в крайности.

- У Вас огромная фильмография, но самой любимой своей работой Вы считаете «Кадетство». Почему?

- Одна из любимых, да! Звёзды сошлись, что называется. Отличный режиссёр, прекрасные сценаристы, актёрский состав… И это при том, что тяжёлый был проект. Конфликты были, нервы сдавали. Но мне очень нравится сам проект. Почему он так выстрелил? Пошла волна боевиков, а это был глоток доброты. У меня сериал вызывал ассоциации с картинами периода застоя, наивными и добрыми. Фильмы тех времён несли заряд позитива, жить хотелось. Например, фильм «Верные друзья» я могу смотреть бесконечно: там столько наивности было… В «Кадетстве» тоже было много позитива: первая любовь мальчишек, наши истории.

- Накрыла волна популярности?

- Не то слово! Мы же снимали в Твери. И вот прогуливаемся мы как-то по городу с Владимиром Стекловым и слышим: «Смотри. Василюк, Кантемиров». «Я, что, в своей жизни больше никого, кроме Кантемирова, не сыграл?» - возмутился Стеклов. Отвечаю: «Радуйся, что тебя груднички узнают».

- А в «Кармелите» Вы сыграли отрицательного персонажа - адвоката Форса, и говорят, что Вас невзлюбили цыгане…

- Было такое! Я очень сдружился с ребятами из театра «Ромэн», включая Николая Лекарева. Он – авторитет среди цыган, ездил с концертами – у него потрясающий голос. Пел он в том числе и перед заключёнными-цыганками и на все вопросы обо мне отвечал: «Он играет Форса, но он очень хороший человек, мой друг». Но для них я был врагом, они даже пытались порчу навести на меня. Поэтому Лекарев стал брать меня с собой на выступления и представлял так: «Это главный враг цыганского народа Вадим Андреев, но мой очень хороший друг».

- Вас когда-нибудь обманывали цыгане?

- Ни разу! У родителей была дача, а рядом - цыганская деревня. У них особый быт, конечно. По 15 детей в семье, муж ничего не делает, а жена шпарит. Живут довольно замкнуто, обособленно, но я не беру актёров театра «Ромэн». У них свои кланы, традиции, которые они очень берегут. А как они поют…

- Вадим Юрьевич, давайте поговорим о Вашей семье. У Вас ведь очень интересная история. Расскажите о Ваших бабушках, дедушках...

- Честно говоря, я пытался копнуть глубже в плане своих корней, но не нашёл ничего такого. Точно знаю, что мой прадед Дубровин Николай Лаврентьевич был купцом третьей гильдии. Благодаря ему я - коренной москвич, родился на Сретенке, жил в доме, который принадлежал моему прадеду. У него было 15 детей, включая мою бабушку Антонину Николаевну: она была третьей. Прадед был не сильно богат. У него был дом, где жила семья, после революции им оставили этаж, а также церковный бизнес – он изготавливал всё - от просфорок до иконостасов. Он был церковным старостой, очень интересный и очень красивый - гусар такой. Ещё была пара домов и доходные дома – он их сдавал в аренду.

- Солидно…

- Да, но 15 детей. Всё уходило на эту ораву. Все эти дома до сих пор существуют. Мой наивный отец в 90-е даже пытался вернуть в семью всё это имущество, но не сложилось.

- Вы жили втроём с родителями?

- Нет, ещё с бабушкой и дедушкой, впятером. И это было счастье! Времена были чудесные – все друг друга знали. Казённые фанерные двери, все ходили друг к другу за солью. Мужики козла забивали. Дворы-коммуны были. «Баламут» уже вышел, а я всё ещё любил забить козла с мужиками.

- Дедушка у Вас тоже очень замечательный был…

- Знаете, что интересно… У моего прадеда было 15 детей, но потомства практически никто не дал. У бабушки было 11 сестёр и три брата, но личная жизнь у большинства не сложилась. Всю жизнь они были запуганы, жили под страхом, но 30-е годы их миновали - не занимали они никаких постов. Мой прадед возглавлял, как мне потом сказали, Чёрную сотню. В погромах не участвовал, но был прям ярым православным. И вот мистическая история… Потомство дала только моя бабушка, которая вышла замуж за еврея Абрама Самойловича Фейгельмана. Прадед, слава богу, не дожил до этого, иначе не знаю, как бы он отреагировал. А брат бабушки, дядя Толя, женился на Белле Зиновьевне. И вот только от этих смешанных браков и родилось потомство.

- Ещё Ваш дедушка был лучший гравёр Москвы…

- Да, есть даже семейная легенда: когда Сталин умер и его потом решили кремировать, именно к деду приехали ночью из органов с урной, и он за ночь выгравировал её. Папа у меня был инженером, мама бухгалтером. Антонина Николаевна, мама папы, оставила фамилию Дубровина. Но самое смешное, когда отец женился на Надежде Макаровой, потому что она взяла фамилию Фейгельман. Более русопятого человека было придумать сложно… Когда она куда-то приходила и показывала паспорт, все были в шоке.

- Сталкивались с антисемитизмом?

- На бытовом уровне, конечно. Подерёшься с кем-то во дворе, победишь в честной борьбе, тут вылетает мама соперника и кричит: «Уезжай отсюда в свой Израиль». А я даже и не знал, что такое Израиль и зачем мне туда ехать.

- Дома обсуждали?

- Нет, это стыдная была тема, поэтому её старались не касаться. В школе я уже не сталкивался с этим. В Щукинском нормально к этому относились, а вот в Щепку из-за этого не хотели брать. Набирал один мастер, народный артист, я первый тур прошёл, и он меня пригласил сразу на третий тур. Но пришла его жена, а не он. Я только попытался что-то прочесть и получаю в ответ: «Вы вообще понимаете, что пытаетесь поступить в театральное училище имени Щепкина при Малом театре СССР, а это оплот русской культуры? Вы не перепутали заведения?» А мне 17 лет было... Я вышел со слезами на глазах, с обидой: «За что?» У меня в роду все, кроме деда, русские до мозга костей. Во ВГИКе на актёрском преподавали Лев Кулиджанов и Татьяна Лиознова, которая сама была еврейка, хоть и крещёная. Лиознова меня приняла, и я был одним из её любимых учеников. Но когда она взяла меня во ВГИК, сразу сказала: «Фамилию надо поменять к диплому». Я, правда, тогда не принял это во внимание. А на третьем курсе, когда на роль Пети Горохова в фильм «Баламут» меня утвердил классик Владимир Роговой, он сразу сказал: «Если не сменишь фамилию к выходу фильма, картину закроют. Ты же играешь воплощение русского духа». И вот в чём штука: по советским законам я не мог взять фамилию бабушки и стать Дубровиным, не мог взять фамилию и другой бабушки, чтобы стать Макаровым. К счастью, я встретил жену с фамилией Андреева…

- Кто из Вашей семьи оказал на Вас самое больше влияние?

- Мои родители были театралами. С детства водили меня на спектакли, я смотрел во МХАТе знаменитую «Синюю птицу». Вместе с ними я пересмотрел весь репертуар Малого театра с великими Ильинским, Любезновым... Я обожал театр, а также театр Вахтангова. Таганку мы не понимали, а вот эти театры я боготворил. Но была и улица. У меня есть два привода в милицию. За то, что играли в карты на деньги, и за массовую драку. Был бы ещё один привод, и я мог бы получить условный срок. Район у нас такой жёсткий. Улица на улицу, с цепями…

- Когда Вы попали в театральный кружок?

- Перед 8 классом… Родители меня запихнули в Театр юных москвичей, который и сейчас существует.

- Родители ходили на Ваши спектакли?

- Я не так много играл. Бальзаминова, например, но они не относились к этому серьёзно, не верили, что я поступлю, что у меня будет киношное будущее. Они просто хотели меня спасти от улицы. Увлечение им нравилось, но в 10 классе мы уже выпивали, мы же артисты! Водку не пили, но портвейн – да. Сидели в «Стойле пегаса». Так мы называли беседку в детском саду… После школы все ринулись поступать. Я пролетел, но у нас был запасной вариант – Московский театр кукол. Когда я никуда не поступил, то пошёл туда, прочитал свой репертуар. Мне сказали, чтобы я поработал монтировщиком декораций первое время, а потом, если не передумаю, обещали взять в труппу театра. Я работал монтировщиком… Параллельно узнал от сокурсника, что Лиознова добирает во ВГИК.

- Вы знали, кто она?

- Она была из тех немногих режиссёров, которых знали все. Гайдая знали, Данелию и её. Сами понимаете, после «17 мгновений весны» не знать её было невозможно. Я никогда так не трепетал, как когда к ней шёл. Прослушивание было на киностудии Горького. Было немного народа, заходили по одному. Я вошёл в кабинет, не увидел её сразу - она меня окликнула. Мол, кто такой, как зовут? И я начал читать Пушкина: «Я вас люблю, хоть я бешусь». Потом она начала ставить передо мной задачи… Оказалось, что я ей очень понравился. Она мне тогда сказала, что я гуттаперчевый артист. То есть она ставила передо мной задачи, а я их тут же воплощал. Это очень важно для артиста. На второй тур уже Кулиджанов пришёл - тоже нормально ко мне отнёсся.

- В этот период у Вас разошлись родители, и Вы стали жить с дедушкой. Почему?

- Они разошлись по новым семьям, где позднее родились дети. Я очень переживал развод, хотя был уже взрослым. Моя сводная сестра Юля Черкасова занимается озвучанием – она старше моего сына на три недели, а сводный брат от мамы – на полтора года.

- Как Вы общались с родителями после развода?

- Родители расстались не очень хорошо, было болезненно, но я не принимал ничью сторону, общался с обоими. Для меня это был шок, конечно, неожиданно очень…

- Лиознова легко отпустила Вас на третьем курсе сниматься в «Баламуте»?

- На третьем легко отпускали, запрет существовал только на первом-втором курсах. Меня тяжело утверждали, пробы были ужасные. Во ВГИКе я был звездой на театральной площадке, а перед камерой, в незнакомой ситуации, я терялся. Пробы шли месяц, пробовались отличные ребята, но режиссёр на мне зациклился. Остальные, правда, были против. И, наверное, если бы не его имя, то ему не позволили бы провернуть это. Он взял меня под свою ответственность. Но взяв меня, очень гнобил потом…

- Это ведь даже очень талантливого человека может морально уничтожить?

- У меня был 81 съёмочный день. Три месяца ада! Фильм снимался в творческом объединении Лиозновой, она была художественным руководителем, поэтому отсматривала весь мой ужасный материал. И я приходил от режиссёра и получал ещё и от неё: «Я тебя отчислю за профнепригодность! Роговой тебя испортил. Всё, чему я тебя научила, растеряно», - говорила она. У меня были нервные срывы, но пережил как-то.

- Он тогда на «Баламуте» Вас серьёзно ругал?

- На картине «У матросов нет вопросов» он меня уже не трогал, перекинулся на Наташу Казначееву, на мою сокурсницу. Я говорил: «Ну зачем Вы так на неё?» А он ответил: «Ты не понимаешь! Вот я на «Баламуте» на тебя орал, у тебя глаз кровью наливался. И вот тогда, когда я кричал «Мотор!», у тебя глаз живой в кадре был». Вот такая режиссура была…

- «Баламут» прошёл с успехом…

- Фильм был чемпионом проката по кассовым сборам в 1979 году. Только в Москве за первые три недели фильм посмотрело два миллиона людей. А в Москве тогда только 8 миллионов жило.

- Вас полюбили зрители… С Роговым говорили потом?

- Мы были для него как дети. Он был очень пробивной, открывал ногой любую дверь. Весь дефицит у него был. Он давал нам зарабатывать – возил на творческие встречи. Он одевал нас, мы за ним были как за каменной стеной. Он был из тех режиссёров, у которых были огромные кассовые сборы, но он был попсовым, как сейчас говорят. Актёры, которые у него снимались, становились попсой. Для глубоких режиссёров я не существовал.

- Как после трёх месяцев ада найти в себе силы играть дальше?

- Слава богу, успокоилось всё, Лиознова охолонула. При этом Роговой меня очень любил: я же снялся у него потом в картинах «У матросов нет вопросов», «Женатый холостяк»... И дальше бы снимался, если бы он не умер. За два дня до его смерти был его творческий вечер, он собрал всех своих актёров, Ланового, Юматова и нас, а потом подбросил меня до метро… «Ты должен будешь сначала на 15 килограммов похудеть, а потом поправиться для нового фильма», - сказал он. А через два дня его не стало...

- После «Баламута» Вы попали в армию, причём очень удачно...

- Роговой хотел меня отправить в кавполк в Алабино, куда отправляли актёров и откуда легко отпускали на съёмки, но там была очень тяжёлая служба, дедовщина. А моя тётя Галя тогда была заместителем музыкального редактора «Останкино» и пристроила меня на автобазу Генштаба.

- И вот Вы оказались в армии…

- Знаете, я даже написал главвоенкому Москвы, мол, жена, ребёнок, а я – артист. Как узнали, хотели отправить меня на китайскую границу. Я позвонил Роговому, он меня взял, и мы поехали к главвоенкому… А «Баламут» ещё не вышел. Он организовал показ фильма там, и вопрос был решён.

- На съёмки Вас отпрашивал Роговой и Пуговкин. Вы на тот момент были с ним знакомы?

- Нет, там и познакомились, потом снимались вместе, дружили, ездили по стране, выступали. Я смотрел на Пуговкина как на Бога. Чем-то я ему по-человечески понравился. Но это была пытка, конечно… Я понимал, что вот я выступаю, а все ждут-то Пуговкина, а не меня. Наша популярность – это мура по сравнению с тем, как любили Папанова, Пельтцер, Михаила Ивановича. Представляете, зимой он надевал глубокую зимнюю шапку и тёмные очки, виден был только кончик носа, и то его узнавали. Он уставал от этого – ему не давали прохода. Он тратил большие деньги, чтобы напечатать фото с готовым автографом – столько писать было немыслимо.

- Вы очень интересно рассказывали о том, как он делал зарядку со спичками…

- Да, он держал себя в форме, высыпал на пол коробок спичек и поднимал их по одной. Это была зарядка Пуговкина. Я, сколько с ним ездил, ни разу не видел его выпившим, хотя поговаривали, что он был подвержен зелёному змию. А потом начались лихие 90-е, мы давно не виделись, концерты накрылись, всё накрылось - было тяжёлое время. И тут пошла мода на телемосты. И мне позвонили и предложили поучаствовать в одном таком мероприятии в Новороссийске. Очень хорошие деньги предложили, выделили для поездки два классных железнодорожных вагона. В компании были Шутов, Жжёнов, Лидия Смирнова, Пуговкин… Из молодых были только я и Таня Агафонова. Я приехал на Курский вокзал, увидел Пуговкина, и тут вдруг он выдал мне: «У меня всё с собой. Будем жить автономно. Водочка у меня хорошая». Какая водочка? Мы заселились в поезд, он начал выпивать. «Вадя, а чего нам этот Новороссийск? Давай сбежим», - предложил он. Пошёл к проводнице, узнал, когда следующая станция, и решил, что на этом полустанке мы и выйдем.

- И вы сбежали?

- Я подумал, что обойдётся… С этим и пошёл спать. Вдруг стук. «Поднимайся, пора бежать!» - говорит Пуговкин. Я беру вещи, сосед по купе ничего не понимает, мы сходим зимой на каком-то полустанке, ужас… Нам говорят, что на Москву поезда не будет, только до Тулы. Мы в этот поезд. И из шикарного вагона мы пересели в какое-то купе проводника. А этот поезд огибал Москву и ехал в Питер. «А что нам в Москве делать? – спросил Пуговкин. – Поехали в Питер. У меня там друзья». Тут я не выдержал и сказал: «Вы как хотите, но я в Москву». Вышли в Туле, ближайший поезд из Чечни, залезли в него, проводница озверевшая. И её можно понять - половина стёкол выбита… Потом, конечно, все узнали, что в поезде едет Пуговкин... Все, кому не лень, стали приносить чачу и домашний коньяк. Когда приехали в Москву, взяли такси, добрались к нему домой, я позвонил жене и сказал: «Забери меня».

- И она вырвала Вас из рук Михаила Ивановича…

- Да, и добравшись до дома, я проспал двое суток.

- Вы с женой 43 года, я смотрела много ваших совместных интервью, но она молчит в основном…

- В жизни это ей несвойственно. Скорее, я молчун. Она очень общительная, моментально сходится с людьми. С любыми… Она располагает к себе, очень жизнелюбивая и позитивная.

- Вы очень быстро поженились, когда она успела отказать Вам три раза?

- Не помню, чтобы она мне отказывала. Это её легенда. Уже и беременность была. Какие отказы? Всё у нас быстро произошло, все думали, что и разведёмся так же быстро, как и поженились. Но не развелись.

- Как Вы ей сообщили, что возьмёте её фамилию?

- Её это и не удивило. Мол, надо для съёмок. Родители отнеслись спокойно, они всё понимали. Отцу пятый пункт анкеты жизнь поломал. Он очень хотел в МИФИ поступать, физику очень любил, надеялся, что и я туда пойду, но для меня точные науки – тёмный лес. Но его не брали – он трижды поступал. Потом поступил в другой вуз, но даже не закончил его.

- Как так получилось, что родителям жены Вы сообщили о том, что поженились, только после свадьбы?

- Не до этого было. Да и свадьба была спонтанная. Узким кругом отметили у меня на квартире, потом со студенческими друзьями в ресторане «Славянский базар». А с утра до этого банкета мы и заявились знакомиться к родителям жены. Там я тестевой самогонки выпил прилично, поэтому ресторан плохо уже помню.

- Когда познакомили супругу со своими родителями?

- Не помню, кого-то из них я пригласил в тот первый день – обоих нельзя было одновременно позвать. Кажется, папа пришёл первым.

- Родители так и не помирились?

- Нет!

- Вы вместе с женой 43 года. И как-то раз Вы сказали, что это благодаря терпению. Чьему?

- Терпела главным образом жена. Характер у меня по молодости был не подарок, мог в ярость впасть, да я ещё и выпивающий был. Точнее, я не умел пить. В общем, не пастораль у нас была. Я уходил даже. Был момент, когда мне захотелось вольной жизни. Кризис среднего возраста, как сейчас говорят. Надо отдать должное жене – она простила меня, хотя ей это очень тяжело далось. Меня до сих пор мучает совесть за то, что я отравил ей несколько лет жизни.

- Вы стали родителями в 20 лет. Кто Вам помогал?

- Никто, мы жили в квартире с дедом, который тяжело умирал. Он прошёл первую мировую, с 1914 по 1918 год в окопах провёл. В 1941-м ему было уже 46 лет, но тоже ушёл в ополчение - три месяца в окопах провёл, и у него уже тогда были проблемы с ногами. Когда немцев отогнали, его сразу демобилизовали. Всю жизнь он ими мучился. Тяжело уходил…

- То есть Вы снимаетесь в «Баламуте», потом идёте в армию, а жена с ребёнком?

- Через какое-то время после рождения сына она приехала в отпуск в Севастополь ко мне, когда снимали «У матросов нет вопросов». Её оформили актрисой, дали месячный оклад – 110 рублей в месяц. Родители её подкидывали немного денег, хотя жили тяжело. В ясли сын не ходил. Потом я демобилизовался, и наши великие – Пельтцер, Пуговкин, Хитяева - узнали, что я снимался бесплатно в картине «У матросов нет вопросов». Они отдали мне свои постановочные вознаграждения (это когда фильму даётся категория). Огромные деньги по тем временам - тысячи полторы рублей.

- Купили машину?

- Что вы? О машине я мог только мечтать. Я купил машину только в 1985 году – это был новый «Запорожец». 3965 рублей стоил. Чтобы заработать на машину, я снимался в двух-трёх картинах одновременно, потом брал пару отпусков и чесал по стране с выступлениями, получал по концертной ставке. Так и заработал на «Запорожец».

- В 27 лет у Вас случился микроинсульт. Как Вы поняли, что с Вами что-то не то?

- Была дикая головная боль, терял зрение, потом прошел обследование, и мне сказали диагноз. Со спиртным я резко завязал с перепугу. Несколько лет не пил, ещё и жена схитрила. Она брала такие красивые красные таблетки – мол, новая разработка, хорошо помогает, но полгода никакого спиртного нельзя. Я и не пил…

Сейчас я люблю белое сухое вино, но это уже не та дурацкая пьянка, когда пить не умели и меры не знали.

- Ваши друзья погибали от пьянки?

- Да. Профессия специфическая… Не могли остановиться. Меня спасла супруга, и этот звоночек в виде микроинсульта был про это. Мой однокурсник-колумбиец, красивый такой модный парень, как и многие иностранцы, которые приезжали из зажиточных семей, к третьему курсу уже ходил в солдатских кирзовых сапогах – пропился. Помню, как сидим с ним в жуткой общаге, пьём третью бутылку, он поднёс стакан ко рту и заплакал: «Если бы это видела моя мама...» Ужас в том, что кто-то в этом студенчестве так и остался. Многие пропали… Беда этой профессии. Даже у медийного актёра спроси: «Уверен ли он, что и завтра всё будет хорошо?» Он ответит, что нет. Любой щелчок, и ты уже не нужен.

- Меня удивило, что Вы с женой спокойно обсуждаете тему смерти…

- Более того, у нас даже местечки на кладбище есть. Это чудный сельский погостик - я не хочу быть похороненным в Москве. Это христианский подход. В той же Сербии люди знают заранее, где будут лежать. Например, моя многочисленная родня Дубровиных заранее имела места на Ваганьковском кладбище. И это нормально! Тело бренно… Понимаете, смерти ведь не избежать, чего уж от этого закрываться. По мне, так лучше знать где и что.

- Один из самых непростых периодов – 90-е годы. Как Вы его пережили?

- Легко. До 1993 года я ещё снимался, правда, в ужасных кооперативных фильмах, а потом пять лет никто ничего не снимал. Осталась озвучка – меня это и спасало. Я попал туда ещё в советские времена. Нас было человек пятнадцать, и мы были нарасхват. Пришли венесуэльские сериалы, мультфильмы вроде «Черепашек-ниндзя». Материально у меня всё было хорошо в 90-е. Я одурел от заработков, жил на даче, и мне можно было звонить туда по телефону. Конечно, было ощущение, что летим в пропасть и съёмок больше не будет никогда. Многие большие артисты тогда оказались в сложном положении…

- С бандитами сталкивались?

- Нет, но было другое. Я зарабатывал хорошо, и мне захотелось иномарку. Купил «Мерседес 124», что в те времена было круто. Купил у ментов, поездил на нём, а оказалось, что он в угоне. Я к ментам с претензией. Что за дела? Они попросили доплатить и пообещали другую машину. Купил, но и с этим авто не всё было хорошо. К полиции я вообще с уважением отношусь, но эти менты были беспредельщики.

- Все голоса в Вашем исполнении очень разные. Как Вы придумали голоса Пьера Ришара, Эдди Мерфи?

- Пьер тогда ещё молодой был, и я позволял себе отсебятину. У него не такой визгливый голос, которым говорил я – у него на самом деле приятный баритон. Я просто исходил из его внешности и манеры игры. Что касается Эдди, то тогда нас уже утверждал Голливуд. Сначала меня утвердили на Брюса Уилиса – это был фильм «Шакал», и с того момента я стал его официальным голосом в России, озвучивал и «Пятый элемент». Когда пришел «Шрэк», никаких кастингов тоже уже не было – на тот момент я уже был официальным голосом Мерфи. Секрет моего успеха в озвучании – стараться сымитировать сыгранное, повторить то, что сделал актёр. Тогда будет слияние, а не отторжение.

- С кем Вы были максимально на одной волне?

- С Майклом Кейном. Мой любимый актёр. Я давно не озвучиваю, но если бы позвали озвучить его, то я с удовольствием бы. Великий английский актёр! Мерфи и Керри я не очень люблю – они кривляки. Тяжело физически их озвучивать, а я ленивый. Если бы это ещё и оплачивалось хорошо. Когда стали приходить новые «Шрэки», я сказал, что стою столько же, сколько и эти ребята. Или ищите другого… Мне легко выплатили за этих «Шрэков». Но пришлось просить… Я ушёл из озвучания как раз из-за этого, профессиональным артистам платят копейки.

- В Вашей фильмографии больше 200 работ… Вы никогда не отказываетесь?

- По каналу «Культура» как-то показывали передачу с Буруновым. Отличный человек и актёр, тяжело пришедший к успеху. Мы с ним снимались ещё до его теперешней популярности. И его там спросили: «Как сказать нет?» Он ответил: «Очень тяжело после стольких лет пробивания сказать «нет». Боишься отказаться». Вот и у меня никогда не было возможности сказать «нет» – у меня не было выбора. Я снимался и снимаюсь в том, что мне предлагают. Ещё и на кастинги хожу, до сих пор меня утверждают и выбирают. У меня нет такой востребованности, чтобы отказываться. Я, как мой любимый Майкл Кейн, который снимается, а не ждёт, когда ему предложат заведомо оскароносный фильм. Я отказываю редко… Так и хочется спросить иногда: «Сколько можно меня ещё кастинговать? В каком количестве проектов мне нужно еще сняться?» С другой стороны, когда я узнаю, кто-то ещё ходит на кастинги, понимаю, что просто такие правила игры. Но есть актёры-счастливцы, которых ждут и уговаривают.

- Вы – пенсионер. Пенсия у Вас 17 тысяч с копейками. Если бы Вы не работали, смогли бы жить на эти деньги?

- Нет! Газ мы, наверное, у поляков покупаем, поэтому я только за газ плачу 900 рублей. Моя «двушка» не в элитном доме, хоть и в центре, обходится мне в 6500-6600. А ещё свет и так далее. В общем, моя пенсия уходила бы только на коммуналку, и тысячи 4 оставалось бы на жизнь. У моих знакомых пенсии есть и в 7500. Вот так Россия живёт, поэтому не надо мне рассказывать про наши достижения. Я меньше бы работал, если бы была такая возможность, но пенсия такой возможности не даёт. Было бы звание, мне было бы положено ещё 30 000. А чтобы получить звание, надо, чтобы кто-то на него выдвинул. Если бы я работал в труппе театра, любого государственного, и отработал бы лет 15, меня за выслугу выставили бы на звание заслуженного, через 10 лет народного бы дали… В общем, к 60 годам народным был бы точно, но меня некому выдвигать, так как я нигде не числюсь. Если только самому себя выдвинуть… Мой друг Георгий Мартиросян ещё лет 10 назад советовал сходить и выдвинуться… И я решил поехать, приехал в Дом кино, подошёл к кабинету, где занимаются званиями, а там табличка: «Лимит на звания на ближайшие два года исчерпан». Я даже заходить не стал.

- Для Вас звание важно?

- Я счастлив тем, что ко мне так здорово относятся люди. Мне искренне желают здоровья, машут в пробке – это важнее. 30 000 – это хорошо, конечно, но я не буду пробивать их принципиально. Я ощущаю любовь людей, и это дороже всего. Будет угодно - дадут звание, нет – ну, значит, нет...