Катя Боброва: "Смотрю, что происходит в спорте и думаю: "Хорошо, что закончила"

В её биографии нет грязи, пошлости и скандалов. Зато есть семь золотых медалей чемпионата России и олимпийское золото.

В гостях у «Жизни» - звезда танцев на льду Екатерина Боброва.

– Екатерина, Вы живёте в частном доме. Вы его покупали или сами построили?

– Мне так интересно, откуда у вас такая информация, вы следите за мной? (Смеётся.)

– Конечно, слежу.

– Да, мне очень повезло. Мы переехали за город относительно недавно и живём в частном доме. Я всегда об этом мечтала.

– Откуда такое желание жить за городом? Вы ведь родились и выросли в Москве.

– В 90-м году, когда я родилась, папе от завода выдали участок за городом – тогда это было очень частым явлением. Мама с папой построили там сначала один дом, но, к сожалению, он сгорел, потом – второй. Сначала мы туда приезжали только на лето, потом, когда мы там смогли установить тёплые полы и печку, чтобы это всё подогревалось, стали приезжать на выходные. И для меня это некое место силы! Я туда ездила уже с годовалого возраста, каждую тропинку знаю. Когда мы с мужем начали думать, где построить дом, потому что желание было, мы рассматривали разные варианты: купить готовый дом где-то поближе к Москве или где-то подальше, но участок побольше, ну или построить самим. В какой-то момент мы поняли, что лучше всего докупить родительский участок, благо у нас была такая возможность. В общем, прямо на одном участке с моими родителями мы построили дом с фундамента. Там не было ничего.

– Вы принимали участие в проектировании дома?

– Скажу больше: я проектировала его сама, потому что хотела внести какие-то фишечки, которые у меня были давно задуманы. Например, у нас есть настоящая стена из живого мха, кроме того, мне очень хотелось иметь отдельную комнату, где есть гигантский телевизор, караоке, настольные игры, коллекция моих старых видеокассет и дисков. Они сейчас, конечно, абсолютно бесполезные, но такая коллекция у меня существует. Ну и, конечно, шашки, шахматы и игровая приставка. А ещё мне хотелось, как в сериале «Секс в большом городе» – переход из своей комнаты через гардеробную в ванную. Всё это было учтено, и теперь я радуюсь, что всё так, как я хотела.

– Как долго Вы строили дом своей мечты?

– На самом деле очень быстро. Начали строить, когда Сашка только зарождался у меня в животе, и 27 декабря 2019 года мы въехали. Сашке было 7-8 месяцев, то есть строительство заняло полтора года. Это считается очень быстро.

– Вокруг Вас тоже дачные участки?

– Да, да. Так скажем: мы живём в деревне. Это не какая-то закрытая территория, со шлагбаумами, обнесённая забором… Нет. Мы с Сашей периодически ходим кормить курочек к соседским бабушкам.

– Есть какие-то минусы жизни за городом?

– Я пока таких не наблюдаю. Андрей с прошлого года влюбился в работу по облагораживанию участка вокруг дома, у него глаз горит. Я подарила ему невероятное количество инструментов, что-то он сам себе приобрёл. Для него это большое хобби, если честно. Да, территория большая, но я не ощущаю этих минусов, потому что ты выходишь на свой участок и дышишь воздухом. Сашку одел, и вот он уже гуляет на улице. Нет такого, что надо 10 000 лет одеваться, чтобы пойти погулять в парк. Летом вообще красота! Единственный пока минус, но я тоже не считаю это минусом, – долго ехать. Впрочем, до Москвы мы доезжаем достаточно быстро.

– У Вас есть сад или огород?

– Огород мамин. Я сразу сказала, что у меня ничего на участке не будет. У нас только газон, и им занимается Андрей. Он это обожает! Он, бывает, роется в земле, пропалывает сорняки, косит и в окно мне кричит: «Зови меня пить чай, а то отсюда меня просто не вытащить». Да, у нас ещё одинокая груша стоит, которую мы посадили, и с ней связана красивая долгая история. В честь Саши…

– Она была посажена в честь его рождения?

– Ну, что-то в этом роде. Там Сашина часть посажена, и моя там тоже есть.

– Вы, конечно, заинтриговали.

– Не уверена, что все зрители смогут понять… Ребёнок рождается вместе с частью мамы, с «последом». Все распоряжаются им по-разному. Есть капсулирование, какие-то картины из этого делают, кто-то просто выбрасывает, а мы это закопали под грушей. И вот теперь на этом месте растёт наше семейное дерево.

– Полтора-два часа Вы тратите на дорогу из Москвы на дачу в одну сторону. Для Вас это стресс?

– Я за рулём уже 12 лет. Для меня вообще никакого стресса. Я еду, слушаю музыку, аудиокниги, подкасты разные, могу с кем-то поболтать. Поэтому это не проблема для меня. У меня удобная, комфортная машина.

– Вас раздражает, когда Вас подрезают или пытаются обогнать, вклиниться?

– Надо человеку – пусть едет. Ему очень, видимо, надо. Я не такой водитель, который ругается матом, орёт за рулём. Если бы меня всё это так сильно бесило, я бы ездила на такси, наверное.

– Это пришло с опытом или у Вас, в принципе, такой характер?

– Ну, нет, я раздражаться умею. Часто. Я Овен, и у меня очень взрывной характер. Я огонь.

– А что Вас может взбесить?

– Нет такого, что я помню, как я взбесилась тогда-то. Главное, я никогда не стараюсь эту эмоцию переключить на человека. Типа, вот мне плохо, пусть и он пострадает. Это мои проблемы, если мне что-то не нравится.

– Обычно, если высказать человеку что-то резко, это всегда конфликт…

– Я вообще бесконфликтный человек, и, возможно, это мешает мне в работе. Например, я знаю, что права, мне просто нужно по факту спокойно сказать это человеку, но я заранее знаю, что человеку не понравится. И я сразу ищу обходные пути. Я понимаю, что это в работе очень часто мешает, потому что это работа в первую очередь. Мне не крестить детей с этим человеком, не жить с ним. Ну, не понравилось человеку что-то – значит, это его проблемы, значит, нам дальше не по пути. Я знаю всё это, и всё равно мне сложно сделать этот шаг.

– Мне очень понравилась Ваша фраза: «Я хочу быть для своего сына мамой, не хочу, чтобы его воспитывали бабушки или няня, я – главная». При этом Вы активная. Вы – тренер, у Вас своя школа, Вы – ведущая, Вы танцуете в ледовых шоу. Как Вам удаётся соблюдать этот баланс?

– Сложно... У меня мама очень-очень активная. И поскольку она живёт в соседнем доме, она очень часто приходит к нам, помогает с нашим сыном, если нам надо куда-то на тренировку. Потому что мы с мужем вместе работаем в школе и не всегда у нас есть возможность взять Сашу с собой. С этим нам помогает моя мама, и мы ей за это очень благодарны. Это неоценимая помощь. Няня у нас тоже есть, и я считаю, что это не проблема. Просто нужно поставить определённое ограничение, чтобы сын не считал няню мамой.

– А ведь бывают такие перекосы…

– Да. Ну, здесь всё зависит от няни и того, как вы с ней договоритесь. Есть няни, которые любвеобильны: «Ой, мой сыночек, мой маленький, ай-ай-ай». У нас же абсолютно нейтральная няня. Она знает свои функции и помогает нам не только с Сашей, но и с некоторыми бытовыми делами. Дело в том, что она у нас уже давно, хорошо нас знает и поддерживает нас с Андреем в нашей работе. И это такая большая помощь. Очень важно мамам это понимать на стадии, когда малыш маленький. Не бойтесь просить помощи. Это не значит, что вы плохая мама. Это нормально, потому что это действительно сложно. У нас такой ритм жизни.

– Вы сразу к этому пришли?

– Да. Я сразу знала, что у меня будет няня-помощница. Я не хочу, чтобы муж постоянно сидел с ребёнком. И я не такая мама, я не смогу сидеть дома, пока ребёнок не вырастет. Я знала, что я активный человек и хочу продолжать работать дальше. Я в шоу начала работать, когда Саше было три месяца. Но у нас опять же чёткие разграничения есть. Саша прекрасно понимает, что я – мама. Папа с мамой главные в семье. Что бабушку надо слушаться. А няня – это друг, помощник.

– Я часто слышу, что мальчика надо воспитывать в строгости. Вы как к этому относитесь?

– Я стараюсь искать баланс, но я бы не сказала, что я добрая мама. Я очень люблю сына, он у нас безумно нежный. Поцеловаться, обняться – это про него. Он у нас очень любвеобильный и внимательный. Мы ходим в детский клуб, и, когда кто-то упал и плачет, он подойдет, погладит, успокоит. То есть он очень открыт по отношению к людям. Но он чётко должен знать, где грань. Если мы сказали, что на лестнице не играют – значит, не играют. Потому что обычно либо машинки у нас катятся с лестницы, либо мячики, и он кубарем за ними летит. В общем, я начала замечать, что он может правильно реагировать только на строгость. То есть, если придёшь и спокойно скажешь: «Саш, слезай с лестницы, играть нельзя», – он может пропустить это мимо ушей. А когда подходишь и говоришь с железом в голосе: «Саш, что я тебе сказала?» – реакция другая. Причём это не страх перед мамой. Это именно то, что, когда спокойно говоришь, значит, можно. Если в голосе появляется железо, значит, я делаю что-то не так. Вот так и живём.

– А Вас в детстве строго воспитывали?

– В строгости, но в любви и справедливости. (Смеётся.) Все, кто знакомятся с моей мамой, подходят и говорят потом: «Мы теперь понимаем, почему ты стала олимпийской чемпионкой. У тебя не было вариантов».

– Мама Вас жёстко воспитывала? Например, Вы приходите с тренировки и говорите: «Я не пойду больше туда». Как мама реагировала?

– Мне сложно объяснить… У нас вся семья очень спортивная: папа – лыжник, мама – легкоатлетка. У всех спортивные характеры. И это либо спокойные разговоры, когда мама действительно понимала, что мне сложно, и уговаривала: «Давай так – ты отдохнёшь, потом пойдёшь всё-таки на тренировку, и, если ты всё-таки решишь остаться, останешься». Где-то действительно говорила: «Кать, это нужно потерпеть». То есть это был баланс. Не было такого, что раз тебе тяжело, то ты туда в любом случае пойдёшь. Я чётко знала, какая на мне ответственность. Мама потратила на это время, деньги, папа старается тоже, и мне нужно давать отдачу, чтобы понимать, что всё не просто так.

– А папа ещё хлеще?

– Я бы так не сказала. Но они оба друг друга стоят. (Смеётся.) Мама иногда с обидой на это реагирует, но я честно и откровенно говорю, что я всегда была папиной дочкой. Если есть какая-то проблема, я в первую очередь звоню папе, потому что я знаю, что он к проблеме отнесётся с холодной головой, рассмотрит все варианты и даст совет, как я могу поступить, как бы он поступил. А мама сразу на эмоциях. Мы обе очень эмоциональные, поэтому чаще получается взрывной коктейль. Конечно, через некоторое время я к ней тоже подхожу с этой ситуацией, потому что мне важно и её мнение. Но уже после того, как собрала варианты от папы, от сестры, от мужа.

– Вы встали на коньки в 4 года. А через какое время Вашим родителям сказали заветное: «В этой девочке огромный потенциал, надо заниматься»?

– Я думаю, что тренеры этого не говорили. Опять же, напомню, что моя семья спортивная. Они, в принципе, всё это понимали сами. Мама смотрела фигурное катание, поэтому знала, что это такое. И потом, у нас была группа из 25-30 человек. Не всегда тренер успевал на каждого обращать внимание, но я была достаточно дотошной. Я могла подъехать к тренеру и сказать: «Наталья Николаевна, я не поняла, объясните ещё». А некоторые дети этого не делают. И, может быть, здесь на меня чуть больше обращали внимание. Да и мама профессиональным взглядом видела, получается у меня или нет.

– Именно мама ведь посоветовала Вам пойти в танцы…

– Да, в определённый момент она пришла и сказала: «Давай-ка мы в танцы попробуем пойти». Мне было тогда 10 лет, и она поняла, что тройные прыжки у меня не идут, а хочется продолжать фигурное катание, потому что харизма во мне была. Я всегда вторую высокую оценку получала, потому что не каталась, а танцевала на льду. В общем, так я перешла в танцы.

– Когда начался самый настоящий труд?

– Мне кажется, ещё в детском садике. Помню, как меня однажды потеряли в детском саду. После дневного сна все пошли гулять, а меня на улице не обнаружили, пытались найти, но не нашли, позвонили в панике маме. Она приехала и спросила: «Где последний раз вы её видели?» «Она точно обедала. Точно ложилась спать», – ответили воспитатели. Меня нашли в спальне – я спала. То есть я приходила после тренировки, обедала, ложилась спать и долго спала. Просто меня не добудились. Соответственно, вторая тренировка началась уже в 5-6 лет.

– Если ребёнок серьёзно занимается спортом, то к нему должен быть прикреплён взрослый. Кто это был в Вашем случае?

– В основном, мама. Мамины родители достаточно рано ушли. Папина бабушка помогала, но редко. Детский садик был через дорогу у нас. Всё удобно, в принципе. Каток был в пяти остановках на троллейбусе – на стадионе Юных пионеров. Сейчас это всё, к сожалению, снесено – там построены многоэтажки, бизнес-центр, где работает моя сестра. Но, в основном, нами занималась мама. Свою жизнь, карьеру и судьбу она положила на нас с сестрой.

Вы с детства много работали. Что подразумевается под словом «труд» в фигурном катании? Обычным зрителям не понять...

– Сложности, конечно, были. Морально было трудно в первую очередь. Когда ты встаёшь рано утром, едешь к 7.30 на тренировку, катаешься полусонный, потом переодеваешься, едешь в школу. С детским садиком ещё нормально было, ничего особо делать не надо было. Со школой сложнее. Я тогда поступила в гимназию с английским уклоном, где училась сестра, и первые 3-4 класса я достаточно успешно проучилась. В общем, школа, потом вторая тренировка, потом приезжаешь домой, пока твои друзья играют во дворе, ты делаешь уроки. Затем, если ты успеваешь и у тебя есть силы, идёшь гулять во двор… Но нужно пораньше лечь спать, потому что в 7 утра подъём. Смотреть, как твои друзья-сверстники играют, зовут тебя, а ты не можешь – в этом, конечно, была сложность. И периодически у ребёнка возникает вопрос: а надо мне это вообще или нет? Потому что интереснее, наверное, поиграть.

– И тут мама объясняет, что надо?

– Не помню, чтобы со мной как-то говорили, потому что я сама всё понимала. И потом, мне нравилось заниматься фигурным катанием. То есть если я это брошу, то у меня уйдёт пласт, который мне нравится. И я взвешивала: я хочу заниматься этим, потому что мне это нравится, либо я поиграю с друзьями.

– Кроме того, наверное, у Вас была мотивация стать олимпийской чемпионкой…

– Тогда не было. В 10 лет мы перешли в танцы на льду, и вот тогда прямо конкретный спорт начался, то есть соревнования, сезон. И тренер сказал: «Вы уже не можете учиться так, как раньше, потому что вы пропускаете тренировки. Переходите в спортивную спецшколу». И мы перешли из гимназии. Было очень обидно, но мы выбрали карьеру спортсменки. Так я начала учиться по вечерам два раза в неделю.

– И один день выходной.

– Нет, два с половиной получалось. В субботу у нас была только утренняя тренировка, я каталась, а после мы ехали на дачу. В воскресенье возвращались, в понедельник – тренировка. Но не помню, чтобы я умирала или ныла. Помню только пару моментов, когда были действительно очень сложные тренировки, но уже в осознанном возрасте, в 13-14 лет. Когда я приходила, кидала коньки в угол и говорила: «Я больше никогда не пойду на лёд, потому что тяжело, устала, не получается, партнёр бесит». Но это 13-14 лет, подростковый возраст, когда орёт башка. А ещё был момент, когда я очень расстроилась из-за того, что у меня не было выпускного. С дипломом тоже вышла интересная ситуация. Мама вместо меня пришла в школу подписать оценки, потому что я не могла – была на соревнованиях. А когда я приехала получать диплом об окончании школы, обнаружила, что у меня в дипломе вместо пятёрки по русскому языку стояла четвёрка. Оказывается, мама посмотрела оценки, увидела, что оценки хорошие, и подписала. А у меня всего две четвёрки должно было быть в дипломе, а получилось три. В общем, было обидно за это, ну и за выпускной, конечно. Но зато другое было. Когда мы выступали на больших соревнованиях – чемпионатах мира, этапах Гран-при – там были банкеты. И на них я отрывалась! Каждый раз появлялась в новом платье.

– Я прочитала две Ваши статьи о том, с чем столкнутся родители, если будут растить чемпионов. И два пункта мне особенно показались интересными. Первый – это то, что будут непростые тренеры. Но при этом жёсткий тренер – это хорошо. Второй – что фигурное катание очень-очень дорогой вид спорта. А Ваше становление, на секундочку, пришлось на 90-е. Нужно же было покупать коньки, костюмы, оплачивать тренеров... Как выкручивались?

– Я этого тогда не понимала и не видела. Потому что была ребёнком. Мне мама рассказывала потом. У папы была стабильная работа, и он, как отец семейства, давал деньги на продукты, на пятое-десятое, чтобы содержать нас. Но как глава семьи, он должен был и откладывать деньги, скажем так, на чёрный день. В общем, мы не шиковали. И мама понимала: для того чтобы покупать коньки, шить костюмы и так далее, нужно где-то было искать дополнительный заработок. На тот момент мама работала учителем по физическому воспитанию в колледже…

– В то время такая работа, наверное, оплачивалась очень скромно.

– Да, поэтому маме приходилось подрабатывать на рынке по выходным. Заменять кого-то, стоять на морозе, если это была зима, и так далее и тому подобное. Я очень маме благодарна, потому что она могла бы стать очень хорошим доктором. Она поступила на медицинский, но со второго курса ей пришлось уйти, воспитывать нас. Она пожертвовала своей большой хорошей карьерой, но всегда говорит, что не жалеет. «Зато у меня какие дочки!» – гордится мама. Кто-то может приносить эту жертву, кому-то очень сложно это сделать. Я не знаю, как она это делала, может быть, где-то взаймы брала, а потом отдавала, но она каждое лето меня вывозила на море. «Надо прогреть косточки, надо полностью восстановиться, надо полностью отдохнуть, надышаться солёным морским воздухом, искупаться, витамином Д зарядиться», – говорила она.

– А ведь ей нужно было двоих вывезти.

– Да, но с сестрой было полегче – она училась в гимназии. Кстати, сестра потом училась в РГГУ. Школу окончила с золотой медалью, вуз – с красным дипломом, два года училась в других странах, сначала в Германии, потом в Швейцарии. Она сейчас директор по международному позиционированию в одной из крупнейших PR-компаний. Причём она тоже начинала с фигурного катания, но в 10 лет перешла в акробатический рок-н-ролл и стала мастером спорта международного класса. Вот так нас мама воспитала. А теперь про тренеров и финансирование. Сейчас немножко с этим проще. Если ваш ребёнок одарённый с малого возраста, вы идёте в такие школы, как, предположим, ЦСКА, Самбо-70. Подобные школы есть и в Питере. Это спортивная спецшкола, где оплачиваются поездки на соревнования, но не с начала, конечно. Что касается коньков и костюмов, то здесь тоже всё просто. Либо вы берёте из школы какие-то старые костюмы, такое тоже есть, либо вы покупаете б\у костюмы. В принципе, костюм можно сшить недорогой. Родители, кто могут себе это позволить, часто идут в частные школы, потому что они знают, что там на ребёнка будут обращать больше внимания. В глубинках сложнее.

– Про тренеров и строгость…

– Большой спорт – это неимоверные усилия. И нужно разграничивать спорт для здоровья и спорт высших достижений. В спорте для здоровья как всё происходит: вышел на тренировку – уже победа, сейчас не получилось, значит, завтра получится. В большом спорте всё иначе. Вы работаете на результат – и ты, и тренер. И ребёнку в каком-то определённом возрасте это нужно объяснить. Когда есть железо в голосе, ребёнок сразу по струночке ходит. Нет, ни в коем случае не бить ребёнка, не унижать, я не про это говорю. Но и не работает, когда так: «Ну, не получился тройной, что ж теперь. Попробуем в другой раз». Железо в голосе должно присутствовать, если вы хотите добиться результата. Соперничество в группе тоже должно быть. В этом закаливается спортивный характер, некоторые спортсмены просто без этого не могут. Когда ты выходишь на старт и тренер видит, как ты волнуешься, иногда нужно сказать: «Так, собрался быстро, ты выходишь на старт». Но это зависит от спортсмена. Здесь чётко нужно понимать, какой спортсмен. Бывает, что срабатывает другое, например, такие слова: «Ну, что ж ты волнуешься, ты это делал 20 раз, выходи с улыбкой и катайся».

– С Вами как работали?

– У меня было и так, и так. И в детстве было непросто, и в дальнейшем, но прямо сильного кнута я никогда не ощущала. Я помню, что тренеры срывались, но я никогда не воспринимала это очень близко: «О боже, всё, я больше никогда не приду сюда». Нет. Всё это было нормальным. Помню, как я поправилась в период переходного возраста, а в танцах на льду этого делать нельзя. «Жирная корова» – и так далее… Такое было, и было очень обидно, но тем не менее я шла домой, ничего не ела, возвращалась – и минус 300 грамм. Но посмотрите на мою фигуру сейчас – нет худа без добра. (Смеётся.)

– В одной из своих статей Вы рассказали, что могли тренеру сказать: «Не смейте на меня орать».

– Это было, когда я была совсем маленькая, потом я, конечно, так уже боялась делать. У меня характер был такой, палец в рот не клади. И до сих пор такой! Мы с моим первым тренером, которая меня поставила на коньки, с Натальей Николаевной Титовой, сейчас параллельно работаем практически на одном льду, я смотрю, как она тренирует, и это здорово ощущать, что я тренирую на одном льду с моим первым тренером. Я одна из её первых спортсменок. Так вот, меня прямо бесило, когда я приходила и начиналось: «Сильнее! Выше! Резче!» Вот я и выдала однажды: «Не надо на меня орать!» Это она мне, кстати, рассказывала – я этого не помню. А ещё был смешной случай. Мы приходили на ОФП, и Наталья Николаевна говорила 20 раз сделать упражнение. Я делала, подходила к ней, а она говорила: «Кать, а что ты стоишь?» Я говорю: «А я сделала 20 раз». «Ну что ты, не понимаешь? Сделала 20, значит, делай 30, лучше будет», – отвечала она. А я знала, что у неё всегда с собой есть жевательная резинка. «А вы мне «Стиморольчик» за это дадите?» – спрашивала я. И я работала за «Стиморольчик», понимаете? Вот такая я в детстве спортсменка была. Мы до сих пор смеёмся, вспоминаем.

– А мама была за Вас или за тренера? Я смотрела интервью Этери Тутберидзе, и она сказала, что родители должны обязательно быть на стороне тренера.

– Знаете, я так скажу. Есть несколько вариантов родителей. Есть родители, с которыми мы сейчас сталкиваемся, когда они стоят на льду и считают, что знают всё лучше тренера. Таких родителей надо сразу либо выводить со льда, чтобы они ждали там, либо подойти и сказать: «Если вы лучше знаете, тренируйте вашего ребёнка сами. Без обид». При этом нужно тоже понимать, что ребёнок не всегда всё может высказать тренеру. Иногда всё равно есть некое стеснение, либо боязнь тренера присутствует, потому что тренер должен вызывать трепет. Мне мама с этим очень помогала. Я могла прийти к маме и сказать: «На меня накричали», или «Мне не нравится», или «Я сегодня расстроилась». И мама меня поддерживала. Но при этом она не говорила, что тренер плохой. Или что она пойдёт сейчас с ним поговорит и поставит его на место. Она просто меня поддерживала. И родители должны поддерживать, потому что с тренерами порой тоже бывает непросто. Важно, чтобы ребёнка слышали и слушали, чтобы можно было решить какую-то такую проблему.

– У Вас своя школа. Кого Вы тренируете? Какие цены?

– Относительно других школ, я считаю, у нас недорого. Кроме того, у нас есть программа лояльности для родителей, кто привёл двух детей, например. И если мама с папой тоже хотят кататься, они занимаются со скидкой 50%. У нас есть дети, которые только-только вышли на лед, как мой сын, которые ещё держатся за бортики. Есть дети, которые уже катаются, делают мало-мальски начальные движения – пистолетики, ласточки, саночки и прочее. Есть дети, которые уже прыгают одинарные и пытаются вращаться. Есть дети, которые прыгают серьёзные прыжки. Но мы не готовим детей к Олимпиаде. Есть определённое разграничение тренеров: те, которые ставят на лед, те, которые хорошо воспитывают детей на юниорском уровне, и те, которые уже доводят спортсменов до лоска, как Александр Жулин, Этери Тутберидзе, Татьяна Тарасова и ещё много-много примеров, кто не берёт детей с 4 лет. Я – тот самый первый тренер, который ставит на коньки. Для меня важно подготовить фундамент морально и физически правильный и передать тем тренерам, кто будет доводить уже до золотых вершин. Бывает, когда тренеры маленьких детей имеют амбиции сразу довести ребёнка до Олимпиады. Но каким бы хорошим тренером ты ни был, на другом этапе развития спортсмена чуть-чуть другое нужно. Когда тренер этого не понимает, начинаются переходы и обиды: «Я вас вырастил, я вас довёл, а вы уходите». Очень больно за этим наблюдать. Я чётко знаю свою нишу. У нас четыре подгруппы, большой коллектив тренеров, потому что мне очень важно, чтобы каждый занимался своим делом. Конечно, я за всем наблюдаю. Если что, подъезжаю к определённой группе, сама что-то правлю, но, в основном, сейчас я работаю со взрослыми любителями: мамы, папы. У меня есть опыт благодаря «Ледниковому периоду».

– Своего сына Вы уже поставили на лёд. Сколько ему было, когда она надел коньки впервые?

– 2 года 8 месяцев.

– Это было Вашим желанием?

– Нет, он сам захотел. Когда я каталась в «Ледниковом периоде», он постоянно на съёмки приходил. И как-то раз у нас озеро рядом с домом застыло, и мы с Андреем его расчистили, покатались, сняли видео. «Что вы делаете? Я тоже с вами хочу», – заявил сын. Сейчас Саша уже вращается на двух ногах, цапельки делает. Понимаете, он постоянно в мире фигурного катания, а по-другому и быть не может. Мама с папой уехали на работу. А куда? На каток. Всё у нас с катком связано. В общем, бабушка с дедушкой подарили ему на Новый год маленькие коньки, и 1 января мы его поставили на лёд, потому что он очень хотел. Сейчас, когда мы уезжаем на работу, начинается истерика: «Я хочу с вами, я тоже хочу кататься, почему вы меня не берете?»

– Он уже катается в группе?

– Да, мы начали его брать на вечерний лёд. То есть пришли к нашему тренеру и сказали – забирайте. Тренер у нас – прекрасная молодая девушка, очень хорошо ладит с маленькими детьми, знает к ним подход. Мы очень рады, что она у нас появилась. На первой Сашиной тренировке был случай. Она подъехала посреди тренировки к мужу и спросила: «Андрей, почему он на весь лёд кричит: «Папа, папа»?» «Ну, потому что это мой сын! – ответил он. – Мы специально тебе этого не говорили, чтобы ты не думала, что как-то по-особенному надо его тренировать».

– Сами тренировать сына не захотели?

– Мы не будем тренировать нашего сына. Это железно. Тренер будет кто-то другой. Мы можем только консультировать, помогать ему дома. Но пока есть одна проблема: когда мы сами работаем, Саша нас видит и, конечно, отвлекается, но пока на другой каток мы не готовы его отдавать – маленький ещё.

– Хотите сделать из него фигуриста?

– Как он захочет. Это очень важно. Он сейчас, например, ещё в бассейне занимается, и это ему очень нравится. Если он поймёт, что хочет заниматься чем-то другим, мы его в любом случае поддержим. Цели, чтобы он обязательно поехал на Олимпиаду, нет. Всё будет зависеть от его желания. Мне кажется, процентов 30 или даже 40 успеха зависит от того, хочет ли сам ребёнок. Потому что насильно ты никого не заставишь стать олимпийским чемпионом.

– Вы олимпийской чемпионкой стали, и произошло это в Сочи в 2014 году. Это было грандиозное событие. Во-первых, соревнование дома. Во-вторых, золото в командном зачёте. Какая там царила атмосфера тогда?

– Я вспоминаю Игры в Сочи как яркое, масштабное событие. Потому что, во-первых, это была для нас вторая Олимпиада. Первая в Ванкувере прошла в какой-то дымке: мы были ещё молодые, зелёные. В общем, всё было немножко смазано. Ну и мы приехали за местом в середине двадцатки. В Сочи же мы ехали за медалями, но как-то совершенно не думалось про командный турнир. Мы не знали, что это такое, так как это было в первый раз. В общем, к нам пришли и сказали: «Вы катаете короткую программу». Было немножко нервно… Да, у нас за спиной были чемпионаты Европы, чемпионаты мира, Олимпийские игры, но, когда ты выходишь на домашние Олимпийские игры – это другое… Понимаете, атмосферу накалённости и настроение болельщиков можно было пощупать руками. Зрители болели так сильно! У нас в раздевалках стены ходуном ходили. Кому-то это придавало энергии, кого-то это в домик загоняло, но было весело.

– Каково было Вам?

– Было очень непросто. Но знаете, для меня был один очень важный момент: когда встаёшь в первую позу танца, нужно сосредоточиться на 15-20 первых секундах, потому что потом ты уже автоматом делаешь то, что катал уже 20 тысяч раз. Всё хорошо у нас получилось в ритм-танце в командном турнире, но, конечно, вот эти нервы ни с чем не сравнить. Когда прошла эйфория по золотой медали в команде, мы запихнули медали в шкаф и пошли готовиться к личному турниру. Однако уже после короткой программы нам стало всё понятно…

– Что именно?

– Мы поняли, на что мы можем рассчитывать, и это было, конечно, не то, чего мы ожидали и чего мы хотели. Это было очень обидно! Да, мы понимали, что лёд скользкий и что могло произойти всё что угодно, но в день произвольной программы наши основные соперники откатались очень хорошо, и мы поняли, что, как бы мы ни откатались, нам медаль не светит. Я не слушала оценки, но я видела реакцию ребят на льду, просто невозможно было отвернуться. Когда ты слышишь, как орут и ревут трибуны, как весь зал встаёт, ты прекрасно понимаешь, что это был идеальный прокат. Ни сальто, ни четверной не помогут. Ты просто можешь спокойно откатать свою программу и занять то место, на которое тебя определили. То есть ты пахал столько лет, а получилось так, как получилось… И вроде ты ни в чём не виноват, ладно если бы мы упали. А тут ты понимаешь, что сделал всё, а тебя просто туда не поставили. По каким-то определённым причинам. А тебе всё равно идти и катать четыре минуты ради пятого места. Не третьего, на которое ты рассчитывал, а ради пятого.

– И как идти?

– Я заплакала перед выходом. Тренеры тоже были в шоке и не знали, как нас подбодрить. Все всё понимали. А что нам сказать? Ребят, идите и катайтесь за своё пятое место? Нам бы вряд ли это помогло. Помню, в этот момент помог именно Дима. Он, конечно, тоже всё понимал, но он собрался, понял, что всем нужно помогать. Не ему кто-то должен помогать, а он всем должен помогать. Он взял меня за руку и сжал её. Обычно, когда оценки выставляются, мы уже выходим раскатываться на лёд, сначала по одному, потом подъезжаем к тренеру, он говорит какие-то слова наставления, и только потом мы берёмся за руки и ждём, когда объявят. В тот момент, когда я вышла, Дима меня сразу взял в охапку, не давал одной отъехать, потому что прекрасно понимал, что я могла загнаться. Мне хотелось уйти со льда, правда. Это был очень сложный эмоционально момент. А для чего мне кататься? В общем, мы даже не подъезжали к тренеру. Для чего? Нас вызвали, мы встали в первую позу, а программа у нас была неординарная. И я услышала, как народ, который не видел нашу программу ранее, засмеялся. Это было как ножом по сердцу. В тот момент я сказала: «Вот так? Значит, мы вам сейчас покажем». Мы откатали очень чисто, а в конце я не сдержалась и зарыдала, потому что невозможно было уже держать в себе эмоции. И весь зал встал, потому что все всё поняли, поняли программу и нашу боль.

– Екатерина, объясните мне, пожалуйста, как вот так может быть заранее понятно?

– Это фигурное катание. Есть очень много подводных камней, которые обычные зрители не знают. Давайте назовём это так – закулисная игра. Она тоже существует. Тем не менее я понимаю, что на тот момент было всё достаточно справедливо. Те пары, которые заняли свои места, они их заслуживали. И нужно жить дальше, работать. Да, обидно, но значит, что так должно было быть. Вполне возможно, если бы мы взяли личную медаль и золото в команде, может быть, не стали бы кататься дальше. И закончили бы. Кто знает? Но то, что не было личной медали, всегда нас подталкивало идти дальше.

– Мы все следили за Олимпийскими играми в Пекине. Вы, естественно, тоже. Однако одно дело, когда Игры смотрит простой обыватель, совсем другое, когда спортсмен. Расскажите, как смотрели Игры Вы?

– Как профессионал. Конечно, то, что творилось на этих Играх, особенно в фигурном катании, никого не оставило равнодушным. Весь мир за этим наблюдал, потому что это было из ряда вон. Это можно, наверное, сравнить только с 2002 годом, когда в парном катании дали вторую золотую олимпийскую медаль. Но я всё равно следила за этим как бы со стороны. Если есть какая-то проблема, у меня всегда железное правило: я должна рассмотреть ситуацию со всех сторон, то есть собрать разные мнения. А не то что у меня есть свой вариант, а все остальные неправы. Все сначала начали писать: «WADA подставили нас», «Они специально ждали именно этого момента» и так далее и тому подобное. Некоторые иностранные спортсмены комментировали, мол, все правильно: она грязная спортсменка и так далее. Не разобравшись ни в чём! Я всегда говорила: «Друзья, давайте опираться на официальные данные», которых на тот момент было очень мало. И на данный момент обсуждать, в принципе, нечего, потому что ещё идут разбирательства. Давайте, когда уже официально случится, мы поймём что, почему, как и будем рассуждать.

– То, что пережила Камила Валиева, это…

– Я вообще никому в жизни такого не пожелаю. Девочке 15 лет, она пахарь, тренируется, не жалея себя. И баллы говорили сами за себя – с ней практически невозможно бороться, когда она в отличной форме. Ей заранее вешали золотую медаль, потому что никто не мог вообще подумать, что может произойти такое.

– Но короткую программу, несмотря ни на что, она откатала хорошо.

– Да, откатала, со своими ошибками, конечно… Но девочку добили. А ей 15 лет! Понимаете? На Играх в Сочи я выходила на произвольную программу кататься за пятое место со слезами на глазах, а мне было 24 года. Она же понимала, что теряет своё золото, возможно, это был её единственный шанс вообще, потому что у нас сейчас очень быстро сменяются девочки. Ты сейчас выиграла, ты сейчас молодец, на коне, но за тобой 13-14-летние девочки, которые выходят и катаются. А ты растёшь, тебе уже сложнее прыгать четверные. Я от всего сердца желаю Камиле всего самого наилучшего: здоровья, а также, чтобы она морально пережила всю эту историю, чтобы смогла собраться и идти за своим золотом. Это возможно! Но опять же, что у нас в мире происходит: ты не знаешь, что будет завтра, ты не знаешь, будет ли у тебя шанс на следующей Олимпиаде. На этой Олимпиаде у неё этот шанс отобрали… Хочу добавить один важный момент. Я искренне поздравляю Аню Щербакову! Она – олимпийская чемпионка. К сожалению, из-за всей этой истории мы забываем о её победе, а это очень обидно. Она олимпийская чемпионка, она справилась, она доказала, что лучшая, и мы должны с фанфарами её встречать, орать на каждом углу, что у нас новая олимпийская чемпионка…

– Самое интересное, когда стало известно, что Щербакова – олимпийская чемпионка, бешеной радости у Ани не было…

– А я сейчас объясню. Когда ты идёшь к этому, ты вкладываешь все силы. Обычному человеку, наверное, не понять, о чём я сейчас говорю. Но представьте себе, что у тебя есть определённое расписание, шаг в сторону – расстрел. Ты выжимаешь полностью свои физические возможности, ты питаешься по определённому расписанию, ты не ешь то, что хочешь, а ешь только то, что тебе разрешено. Ты не ходишь в клубы, не общаешься с друзьями – нет. При этом, напоминаю, тебе 15-17 лет. Ты сидишь на сборах, есть только твоя кровать, а общение с родителями по телефону. В общем, сплошные ограничения. Потом ты едешь на Олимпиаду и пытаешься завоевать место. Это сложно морально и физически. И вот когда ты доходишь до финала и когда тебе вешают эту медаль на шею, единственное, что ты сейчас можешь сделать – выдохнуть. И ты ничего не хочешь, у тебя нет сил радоваться. Мечтаешь лишь о том, чтобы доплестись до кровати и поспать 15 часов напролёт, потому что у тебя не было никогда такой возможности. А потом пойти в «Макдак» и съесть 2-3 бургера или сколько в тебя влезет. Потому что можно! Я по себе это прекрасно знаю… После побед ты опустошён, ты ничего не можешь чувствовать, у тебя нет сил нестись и орать, что я чемпион или ещё что-то. Потом, в дальнейшем, к тебе приходит это сознание, но, когда это произошло – нет.

– В 2017 году Вы тоже пережили скандал с допингом. Как Вы его смогли пережить? Кто Вам помог, кто поддержал?

– Я бы не сравнивала эту ситуацию с Камилой, это совершенно другая история. Это произошло не на соревнованиях, не на Олимпийских играх. Мы спокойно тренировались уже после чемпионата Европы, и пришла эта новость. Мне позвонили из Федерации и дрожащим голосом сообщили. Все, конечно, были в шоке, потому что, на кого угодно можно было подумать, но не на меня. Все знали, насколько я ответственный человек и насколько это просто несовместимо – допинг и Катя Боброва. Все, естественно, сразу подумали, что это какая-то ошибка. Было вскрытие пробы В и так далее. Когда это подтвердилось, все были в шоке. И я понимала, что у меня нет доказательств того, что я этого не делала. В общем, началось разбирательство, каким образом мельдоний мог попасть в организм. При этом мне сказали, что «допинг есть – два года сидите». Тут я поняла, что мы тогда не попадаем на Олимпийские игры. И резко слёзы, муж, папа, сестра, мама, тренер. Мы всё обсудили и поняли, что сейчас главная цель – оправдать имя. Со мной работали лучшие адвокаты из Швейцарии, мы прорабатывали все возможные варианты – подмешали, подсыпали, доктора, ещё что-то. Но так случилось, что из-за этого препарата в это время многие спортсмены попались, и WADA подумала, что значит что-то тут нечисто. Ну, не могли же одновременно все дураками оказаться. То есть препарат назначили допингом, а его продолжали принимать? Очень странно! В итоге выяснилось, что действительно мельдоний был не до конца исследован. И когда его начали исследовать, поняли, что он чуть ли не до двух лет может оставаться в организме спортсмена в микродозах. И поняли, что те микродозы, которые у нас были, явление остаточное. Так нас оправдали…

– Сколько времени на это ушло?

– Всё случилось достаточно быстро. Понадобилось где-то 2-3 месяца, но при этом мы уже пропустили чемпионат мира.

– Вас все поддержали?

– Да, конечно. И родители, и муж, и сестра, и тренер, и партнёр. Все знали, что я этого не делала. Федерация, зная, что я этого не делала, наняла хорошего адвоката, чтобы доказать мою невиновность. И потом, я понимала, ну какой мельдоний мне поможет хорошо кататься? В фигурном катании не существует такого допинга. Либо ты умеешь прыгать, хорошо кататься, либо нет. Вот если я вам сейчас дам какие-то стероиды или допинг, мельдоний, вряд ли вы пойдёте и выиграете Олимпиаду. Понятное дело, было тяжело, первые два дня я ходила как зомби. Рыдала и пыталась понять, что с этим делать, а потом приняла решение закончить с фигурным катанием. Олимпиада не грозит, значит, закончено со спортом, и, чтобы сейчас об этом не думать, нужно резко что-то начинать делать. Я пошла куда-то учиться, ещё что-то делать. Когда же нас оправдали, я уже поняла, что не хочу возвращаться в спорт. Да и сил уже не было, чтобы что-то кому-то доказывать. Но мои мужчины – партнёр и тренер – знали ко мне подход.

- Дима сказал: «Я такую бомбическую музыку нашёл, прямо «вау», никогда такого не делали, не катали». А Саша Жулин сказал: «Давай ты выйдешь на одну тренировку, мы начнём постановку, и ты потом решишь. Если ты скажешь, что всё, тошнит от этого фигурного катания, ты реально не можешь собраться, заставлять не будем». Я пришла, сняла лениво чехлы, начала раскатываться, поставили музыку, начали постановку. Сначала всё делала через не хочу, а потом дело пошло. Дима с Сашей видели мою реакцию и радовались. «Давайте вот эту поддержку, а давайте вот этот шаг попробуем», – начала я фонтанировать идеями. То есть я включилась в рабочий процесс и осознала, что это моя жизнь, я не могу так просто от этого отказаться. Потом я поняла, для чего в жизни мне было это дано. Всё ведь не просто так. Полтора года до Олимпиады мы совершенно по-другому с Димой катались. И на старт Игр совершенно по-другому выходили, потому что понимали, что всего этого могло бы не быть. Понимаете, мы выходили на старт не только потому, что хотели завоевать определённую медаль, а потому что делали это в кайф. В такие моменты ты радуешься, что у тебя есть возможность в костюмах, накрашенной, с этой музыкой, с этим партнёром, с этим тренером выходить и показывать то, чего ты добился. Это была колоссальная разница, если сравнивать с 2014 годом. Не было уже такого, что я не хочу выходить ради этого пятого места. Я выходила со знанием того, что мы сейчас будем катать классную программу, причём откатаем на максимуме. Конечно, мы также рассчитывали на попадание в тройку призеров. После четырёх лет с этими спотыканиями (травма, пропуск соревнования, допинг-скандал) это сделать было очень сложно, но я уже совершенно по-другому стала морально выходить на лёд. Третья Олимпиада! Классно!

– Я читала Вашу статью о мифах в фигурном катании. Один из мифов заключается в том, что танцы на льду – самый лёгкий вид в фигурном катании. Развейте его, пожалуйста.

– Пока ты это не сделаешь на льду сам, ты не поймёшь. Как думает зритель: если ты не прыгаешь многооборотные прыжки, значит, в этом нет ничего сложного. На самом деле нет. Если взять какого-то одиночника, поставить его в пару и сказать: «Иди делай обязательные танцы, все эти сложные твизлы и поддержки» – не факт, что у него получится. Вот хороший пример: чемпион мира по одиночному катанию японец Дайсукэ Такахаси решил закончить с одиночным и перейти в танцы. Очень сильная ему попалась партнёрша – Каной Мурамото, и у них были хорошие шансы, но они даже не отобрались на Олимпиаду. Понимаете, у нас есть своя специфика, своя сложность. Те же поддержки! Кроме того, одному чуть проще выполнять элементы. Ты по-другому совершенно программу распределяешь. И есть танцы на льду, когда с первой секунды до последней ты максимально включён, сконцентрирован и у тебя вообще нет момента отдохнуть, потому что ты работаешь с партнёром. Ты должен всё делать чётко, потому что от тебя зависит партнёр.

– Большой спорт – это медали, победы, это красиво. С другой стороны – это невероятные проблемы со здоровьем, стресс, подковёрные игры. Если говорить про здоровье, что в первую очередь летит у танцоров на льду?

– Колени и спины. Ну, это большой спорт. Большой спорт не для здоровья. Мне, к счастью, повезло – у меня не было травм в спорте.

– А подставы случаются в фигурном катании? Может быть, конкуренты прячут коньки?

– Нет, такого нет. Но, может, до нашей эры что-то и было... Тренеры, например, всегда меня учили, что коньки нужно брать с собой, всегда смотреть, где они лежат, а то лезвие подточат об батарею или ещё что-то... Может быть, они как-то с этим сталкивались, не знаю. Когда мы катались, у нас вообще никогда никаких проблем не было. Мы спокойно оставляли платья в раздевалке, коньки кто-то брал с собой, кто-то – нет. Я же по привычке их брала, потому что так тренеры с детства научили.

– Когда спортсмен завершает карьеру, это всегда сложный момент. Вы долго принимали решение?

– Нет. Я сразу знала, что после Олимпийских игр закончу. И возраст уже подходил к этому моменту, плюс детей очень хотелось – мне было 28 лет, у меня был муж. Понимаете, на спорте свет клином не сошёлся. Я видела перспективы, мне очень хотелось попробовать себя в чём-то новом. И конечно, наверное, была некая скрытая обида у Димы, потому что он чувствовал в себе силы продолжать, и я прекрасно понимала, что если мы ещё будем кататься дальше, то сможем завоевать какие-то звания, какие-то медали и так далее... Но давайте честно и откровенно, раз уж мы здесь собрались… Я смотрю, что сейчас происходит в спорте: пандемия, потом вот эта Олимпиада, сейчас вообще очень сложная ситуация. И я про себя думаю: «Слава богу, я закончила». Потому что, понимаете, после того что мы уже с Димой пережили, мне кажется, всё это могло бы меня сломить. Я бы вообще возненавидела спорт, а это самое ужасное – разочароваться и возненавидеть то, чему ты посвятил четверть своей жизни. А сейчас у меня очень много связано со спортом. Это и школа фигурного катания, и комментирование, и рубрики на телевидении.

– Вы понимали, куда уходите?

– Изначально рожать детей. Ну, прямо была такая цель.

– Страха перед неизвестностью не было?

– Фигурное катание – достаточно перспективный вид спорта для дальнейшего развития. И у нас, ну, как минимум, есть шоу. Если ты уже мастер спорта по фигурному катанию, тебе уже есть куда идти. У нас сейчас очень много разных шоу в России. Больших, на хорошем уровне. Если у тебя есть какие-то медали, то ты можешь стать солистом в этом шоу. То есть минимальные перспективы есть. А дальше… Понимаете, я такой человек, что мне всё интересно, я хочу всё попробовать. Я окончила школу актёрского мастерства, успела поработать и комментатором, и ведущей. Опять же, школу открыла. Я всё равно знала, что я найду чем себя занять, чем заниматься. Но когда я уходила, я чётко знала, что сейчас мы с мужем попутешествуем – мы в Америке были, посетили Нью-Йорк, Вашингтон, Лас-Вегас, Лос-Анджелес, побывали на Гавайях. В общем, у нас была обширная программа. Потом было летнее шоу, я сразу сказала, что участвую. Мы с Димой покатались, и именно в этот момент – о, чудо – я забеременела. Спасибо большое Господу Богу, мужу, всем, кто в этом участвовал!

– Сейчас Вы телеведущая, у Вас несколько рубрик на нескольких каналах. Быть ведущей – мечта очень многих, но попасть в эту профессию сложно. Каким был Ваш путь?

– Знаете, нет слова «случайность». Случайности не случайны, как в одном очень прекрасном мультике было сказано. Цели, как таковой, не было. Да, мне это интересно. Но интересно как… Попала ведущей – класс, не попала – иду заниматься чем-то другим. У меня нет цели быть актрисой, но мне интересно себя в этом попробовать. Попаду в кино и сериалы – класс, не попаду – буду заниматься чем-то другим. И так далее. Так же было и с ведущей. Первый раз у меня это получилось сделать на Первом канале. Однажды у нас с мужем появилась идея, и мы сначала справлялись своими силами, снимали ролики на свои деньги, вообще не предполагая Первый канал. Мы, скорее, думали про YouTube, кроме того, был вариант попробовать закинуть идею на спортивные сайты, а потом пришла мысль – почему бы не взять выше? Идея же классная, ролики отсняты. В общем, на нас вышли и сказали: «Давайте встретимся». Обсудили идею, поняли, что классный формат идеи, но час – это очень длинно. Программа «Доброе утро», например, хотела взять 4-5 минут, и я согласилась, и вот у меня появилась рубрика на Первом канале. Что касается рубрики на Матч-ТВ об Олимпийских играх, тоже всё вышло случайно. Мне пришла мысль, и я поинтересовалась у человека, с которым разговаривала по телефону: «А кто у вас освещает на «Матче» фигурное катание?» Человек сначала воспринял сухо: «Ну, вообще идея классная, мы подумаем», а потом дал знать: «Екатерина, мы снимаем». И вот у нас должна была быть первая съёмка, я пришла, а мне и говорят: «Екатерина, прямой эфир». И ты такая: «Класс… ну что, погнали!»

– А что страшнее: выйти впервые в прямой эфир или на старт?

– Понимаете, для меня нет такого понятия «страшно». Волнительно… Но это разные волнения! Когда ты выходишь на лёд, это трепетно, потому что ты хочешь показать тот уровень, который ты уже тренировал. И ты выходишь, зная, что ты будешь делать, потому что ты уже 20 тысяч раз проехал эту программу, сделал этот элемент. А когда ты выходишь в прямой эфир, не знаешь, что делать, потому что для тебя это первый опыт. Я до этого подобного не делала. Но я думала так: «Не получится – буду практиковаться дальше, буду пробовать ещё. Получится – класс, я молодец, буду расти в своём опыте». Не было такого: «О, боже, у меня не получится!» Жизнь ведь на этом не заканчивается.

– Первый прямой эфир как прошёл?

– Хорошо, но помню момент отсчёта. Десять, девять, восемь… Почувствовала, что задыхаюсь. Очень короткий прямой эфир, очень много вопросов, а я уже в голове собрала примерные ответы, как я их буду выдавать. Но, зная себя, я понимала, что у меня слова будут нестись быстрее, чем мысли. Я проделала дыхательную гимнастику, которую я знала, и вышла в эфир. И понимаете, что происходит. Есть вот это: «Пять, четыре, три, два, один», я трясусь, а потом раз и «Здравствуйте, с вами Екатерина Боброва и рубрика…» Всё, я включаюсь. Я знаю, что мне нужно отработать, и волнение уходит. Оно, конечно, присутствует, но не мешает работать.

– Получается, что Вы очень инициативный человек... Это Вас ведёт по жизни. Насколько я знаю, Вы и с супругом сделали первый шаг. Расскажите Вашу историю любви.

– Мы с Андреем были знакомы заочно, потому что оба выступали. Вообще вся эта красивая история началась с того, что мы были на чемпионате России, и он тогда первый раз выступал на взрослом уровне. Он только вышел из юниоров, был очень молодой, а я уже выступала, была чемпионкой России. Папа приехал меня поддержать, он сидел на трибунах, смотрел соревнования пар, а я с тренировки выходила, знала, что он на трибунах, и подошла к нему. В общем, мы болтаем, смотрим на лёд, выходит Андрей, и я просто в воздух говорю: «Симпатичный парень». И папа говорит: «Да». Мы не обратили на это тогда никакого внимания. А спустя несколько лет… Знаете, я люблю организовывать разные мероприятия, встречи, и как-то так совпало, что однажды в конце сезона, где-то в мае, мы решили устроить шашлыки. Пообщаемся, будет здорово. Получилось весело. Спустя год мне говорят: «Кать, ну что, на шашлыки-то идём?» Я говорю: «Ну, давайте». В общем, это стало хорошей традицией на майские праздники в конце сезона собираться компанией фигуристов. И вот в определённый момент собралось много народу, и я сказала: «Ребят, на такую толпу сложно одной организовывать шашлыки. Давайте мне кого-нибудь в помощь». Помощником оказался Андрей, и так мы разговорились, стали общаться. Но на тот момент у меня были отношения. С Андреем мне просто было комфортно общаться. А ещё через год я уже была свободна, и, собственно, опять шашлыки. И я такая: «Так, Андрей». Звоню: «Поможешь?» Он отозвался без проблем. Самое смешное, что у меня было в голове, что парень классный, но зачем я ему нужна? Вот такая фраза у меня крутилась в голове. Он младше меня.

– Разница всего два года.

– Ему было 20, а мне 22. Тогда это, знаете, разница, как 17 и 20. Сейчас-то понятное дело. Как-то раз они с ребятами хотели посмотреть матч чемпионата мира по хоккею, и Андрей сказал: «Пошли с нами». Я говорю: «Ну, пойдём». Пошла, там было много народа. Я тогда ещё обратила внимание на другого молодого человека, флиртовала с ним. Это был Андрюхин лучший друг, Ванька. Мы до сих пор смеёмся по этому поводу. Сейчас вспоминать это всё смешно, конечно. Так мы стали друг друга приглашать на разные мероприятия, и всё само собой шло. Но опять же, я видела, что и у Андрея такие мысли были. Мол, Катя Боброва старше меня, что это вообще происходит такое? В конце концов я начала его звать на какие-то мероприятия чаще, и в определённый момент у нас случилось свидание. Я очень хорошо это помню, потому что мы оказались наедине. Долго гуляли в парке, нам было интересно, не было никакого дискомфорта. Я поняла, что могу всё что угодно этому человеку рассказать, и он не подумает, что я какая-то ненормальная или ещё что-то. Потом мы зашли в круглосуточное кафе попить чая, и через некоторое время пришло осознание, что уже рассвет. То есть мы даже не ощутили, что всю ночь провели в этом кафе, болтая на разные темы. Потом второе свидание, третье, первый поцелуй и всё такое.

– А после какого события Вы поняли, что он – тот самый?

– Ты понимаешь, что человек твой, когда ты нашёл такого же дурака, как и ты (смеётся). И ты понял, что он тебя воспринимает такой, какая ты есть. И он не собирается тебя менять. Со всеми твоими тараканами в голове. Тебе тоже комфортно с этим человеком, ты тоже не хочешь его менять. Мы прошли, так скажем, курс бытовухи, когда уже сошлись и стали вместе жить, а очень часто пары начинают из-за этого расходиться. Мы же поняли, что всё нормально, нам комфортно. А потом он сделал мне предложение. Не было такого, знаете, как гром среди ясного неба.

– Вы как-то вмешивались в карьеру друг друга?

– У Димки травма была, и мы сезон не катались, а Андрей продолжал выступать. Я приходила к ним в группу на тренировки и помогала править дорожку шагов и всё.

– Андрей советовался с Вами, когда принимал решение уйти из спорта?

– Это такой немножко сложный момент был, потому что Андрей был очень хорошим спортсменом, очень перспективным парником. Но ты можешь как угодно классно кататься, однако, если ты не нашёл себе партнёршу под стать, у тебя ничего не выйдет. И очень часто, к сожалению, бывает, что очень хорошие спортсмены не попадают в мировой топ-уровень, потому что с партнёршей не повезло. Андрюхе, к сожалению, не повезло найти ту партнёршу, с которой он бы добился успеха. Его приглашали выступать в другую страну, но он понимал, что для этого ему нужно будет уехать от семьи, от меня. Я говорила так: «Андрей, ну давай посмотрим год. Если мы поймём, что есть перспектива, даже если перспектива, чтобы ты просто выступил на Олимпийских играх, надо действовать». Это ведь мечта любого спортсмена. Даже не медаль, а сам принцип участия в Играх. Я сказала, что обязательно его дождусь, и всё будет отлично. Решение, конечно, должен был принимать он. Я могла его только поддержать.

– И он решил уйти из спорта…

– Да. Пока он искал партнёршу, начал выступать в разных шоу и понял, что может этим зарабатывать деньги, понял, что есть и другие перспективы в жизни. Конечно, было очень непросто. Понимаете, когда спортсмен заканчивает, осознавая, что у него есть перспективы, но он так ничего и не добился, а столько времени было отдано этому виду спорта, это очень тяжело. Есть колоссальное количество таких примеров…

– Получается, что победы и результаты в Вашей паре есть только у Вас. Мужчине обычно такой расклад принять тяжело...

– Он держится отлично. Никогда проблем не возникало по этому поводу. Да, я прекрасно понимаю, что ему тяжело, но я сама не буду подходить и спрашивать: «Андрюш, нормально всё? Как ты справляешься?» Может, вообще никаких проблем нет. Он занимается своим делом, есть сын, жена, есть еда на столе, дом, и ему хорошо. У нас просто такие отношения: если у него есть проблема, он ко мне с этим приходит.

– Для успешной женщины есть вторая сторона медали: усталость, стресс, нагрузки моральные и физические. Как муж Вас поддерживает?

– Это было буквально недавно, когда я вымотанная приходила. Из серии: не трогайте меня, я устала. Я понимаю, что я мать, жена и так далее, но вы тоже должны понимать, что порой лучше меня не трогать, иначе всем вокруг хуже будет. Такое не часто происходит, но бывает. Помню, как я боялась открыть дверь, потому что понимала, что Сашка может прибежать и закричать: «Мама, давай играть», Андрей с какими-то вопросами по школе подойдёт, и тогда всё – взрыв неминуем. Но я открыла дверь – Саша-ангелочек стоит, Андрей ждёт с бокалом вина, моя любимая карбонара готова. Это поддержка! После такого хочется работать в три раза больше... Не для того, чтобы их не видеть, а потому что с такой поддержкой можно горы свернуть. Я очень много с Андреем советуюсь. Я очень часто не могу сама принять решение, от которого зависит не только моя судьба, но и их в том числе. Андрей мне в этом помогает. Например, он говорит: «Вообще забей на это, не стоит твоих нервов». Это моя вторая половина. То есть в семье не всё я решаю, далеко не всё.

– А кто за что у Вас отвечает?

– За финансы, понятное дело, Андрей. И за школу Андрей отвечает – это его детище. Я там только работаю, тренирую. Я отвечаю за отдых. Куда поедем, какой отель и так далее. За еду – чаще Андрей. Он хорошо готовит, я же готовить терпеть не могу. Умею, но не люблю. Ещё у нас есть негласное правило: один готовит – другой убирает. И когда я принимаюсь за готовку, это взрыв. Когда Андрей это понял, то всё взял в свои руки. Ему проще приготовить что-то самому, чем лишний раз убирать всё после меня. И это тоже мне очень импонирует.

– Хочу поговорить про «Ледниковый период». Мне кажется, если мужчина является партнёром из профессионалов, то этой паре как-то повезло больше, нежели если партнёр-профессионал женщина. Это так?

– Здесь 50 на 50. И те, и те выигрывают. Но де-факто все обращают внимание, когда яркая партнёрша. Партнёр просто должен уметь хорошо представлять партнёршу. И если партнёрша профессионал, а партнёр – нет, здесь главное, чтобы партнёр на ногах держался. Если возможности партнёра чуть больше, чем просто стоять на коньках, это вообще классная пара – претенденты на победу. Но, какой бы хороший партнёр ни был, как бы он партнёршу ни закидывал, если девушка не артистичная, не может в поддержке принять красивое положение, а поддержки сложные, если партнёрша не чувствует своё тело, ты закидывай её, не закидывай, шансов на победу не слишком много.

– Но ведь непрофессионалы роняют.

– Меня очень часто роняли, да.

– Как себя заставить верить, что сейчас не уронят?

– Ну, во-первых, это и твоя ответственность, в том числе. Ты же понимаешь, что залезать на партнёра надо не тогда, когда он первый раз вышел на лед. Второй момент – ты профессионал, ты должен объяснить, как правильно поставить ноги, как держать спину, какое плечо взять. А бывает так: «Просто стой ровно, держи баланс, а я сама на тебя залезу». Влад Соколовский, например, не очень уверенно держался на коньках изначально, что, собственно, мы и продемонстрировали в первой программе, когда он сначала упал сам, а потом в конце мы прекрасно свалились оба. Но опять же, упали и упали. Я профессионал и знаю, как группироваться, как падать. На тренировках тоже очень серьёзные падения случаются, в память о которых у меня есть разные шрамы. С Макаром мне повезло, Макар круто катался. Здесь прямо поддержки были – о-го-го! И Макар шёл, не боялся, падал… У него, кстати, травма в конце проекта была. Рука висела на одной мышце, но сейчас, слава богу, всё хорошо.

– Когда у Вас идёт тренировка с непрофессионалом, Вы отвечаете за всё? Вы строго с ними можете поговорить?

– Это всё зависит от человека. С Макаром где-то могла построже. Ну, что значит «строгость»? Просто где-то я говорила: «Макар, давай, поехали. Давай попробуем. Таз вперёд. Я говорю тебе – таз вперёд. Ногу разверни». Как-то вот так.

– А с Владом строго не получалось?

– Не то что не получалось, какие-то моменты тоже были. Особенно когда я приходила на тренировку, а он опаздывал на час по определённым причинам. И были стычки в этом плане. Ну а так, что на них давить? Они же тоже получают удовольствие от этого. Ну, не получилось что-то, ничего страшного – это же шоу. Мы не к Олимпийским играм готовимся.

– Вы читаете лекции, мотивируете людей. А какой самый главный посыл у Вас на этих лекциях?

– Всё в этой жизни возможно. Я придерживаюсь такой точки зрения. Да, понадобится время, силы, но опять же… Вы хотите полететь в космос? И вы полетите! Но нужно сейчас встать и пойти учиться, пройти определённую подготовку, это будет непросто, но возможно. Но только нужно работать, стремиться и постоянно себя улучшать... На раз-два ничего не делается. И я надеюсь, что не у каждого человека цель – машина и квартира, а что-то более глобальное. Хотя в том, чтобы иметь транспорт и жилье, нет ничего плохого. У каждого цели в жизни разные.

– Мне кажется, чтобы мотивировать людей, нужно быть самому очень уверенным в себе. Вы эту уверенность взращивали в себе или уже родились с таким характером?

– Нет, конечно, не родилась. Я сама себя мотивировала, наверное. Я всё равно всегда делала то, что хотела, или то, что я знала, что я могу, что мне интересно. Мне помогали сестра, мама, папа, муж. Но если я вбила что-то себе в голову, я пойду и буду это делать, буду учиться и развиваться. Никогда не нужно стесняться. Какой бы профессионал ты ни был, нужно всегда развиваться и учиться чему-то новому.

– Какая у Вас цель сегодня?

– Чтобы родные и близкие были здоровы и живы. А вообще продолжать развиваться. У нас грандиозные планы на школу. У меня была очень хорошая идея стартапа, но в данных конкретных обстоятельствах мы тоже поставили это на паузу. Сейчас очень сложно будет реализовывать проект, возможно, даже это будет не столь интересно, как это было до недавнего времени.

Амурный подонок. "Сделал" 20 детей десяти разным женщинам. Жерару Депардье - 75!

Отар Кушанашвили: "От пропасти меня спасли Басков и его 100 000 долларов"

Родился в такси и работал грузчиком. Солисту "Непары" Александру Шоуа - 50!