Георгий Мартиросян: «Фрейндлих не дала Абдулову стать Д’Артаньяном»

Голубоглазый красавец с кавказской харизмой. Он кружил головы как актрисам, так и зрительницам, хотя чаще играл бандитов и подлецов. В гостях у “Жизни” звезда фильмов «Любить по-русски» и «Пираты XX века» Георгий Мартиросян.

— Ваш любимый фильм в детстве и актер, на которого Вы хотели быть похожим?

— Помню, что много раз смотрел «Карнавальную ночь» с Гурченко. Потом так случилось, что мы с ней познакомились. Она очень интересный человек, волевой, настоящая звезда. Все, что в ней было, — это невероятное женское обаяние, и она им пользовалась очень умело — хохотала, кокетничала. А вот в работе она была очень строга.

— Вы с ней встречались в компаниях?

— Нет, был фильм «Моя морячка». Снимали его в Крыму, в Коктебеле, и все боялись к Гурченко подходить, потому что она очень строга была. Аура вокруг нее такая возникала — натыкаешься всегда на стену строгости.

— Вам с ней все-таки удалось найти общий язык?

— Да. У Любови Полищук и ее мужа Сергея Цигаля в Коктебеле был дом. И мы с Серегой решили сделать рыбную солянку. И не с простой рыбой, а с осетриной. А у Сереги на Азовском море были знакомые рыбаки. Он им заранее позвонил, попросил. Они сказали: «Приезжай, все будет». Приехали мы к рыбакам, они нам выловили большого осетра, и Серега дома сделал солянку — целое ведро. Это было безумно вкусно! Собрался узкий круг, все свои, в том числе и Людмила Марковна. И вот в этот день она была абсолютно раскрепощена, шутила, анекдоты рассказывала и даже три стопочки водки выпила.

— С Папановым Анатолием Дмитриевичем Вам также посчастливилось работать...

— Ой, чудный человек был! Потрясающий! Он был таким мягким, тактичным и в то же время — глыба. Как айсберг, у которого видна только верхушка, а все остальное скрыто от глаз под водой. Таких актеров уже нет. И, не знаю, будут ли.

— Он уже не пил, когда Вы с ним работали?

— Он не пил, но любил вспоминать о выпивке. Иногда подходил, и у нас завязывался примерно такой диалог: «Ты сегодня махнешь?» — спрашивал он. «Обязательно», — говорю. «Сколько?» — Не знаю». — «Ну полкило-то возьмешь?» — «Однозначно». Да, так он вспоминал свои алкогольные ощущения. Хоть и не пил, а все равно интересно ему было. Скажешь, бывало: «Ох, мы вчера…» А Анатолий Дмитриевич так заинтересованно: «Ну-ну-ну, сколько?» — «Ну, по восемьсот, наверное» — «О-о-о!»

— В Ростове у Вас была интересная история, когда на Вас пожаловались зрители. За что?

— Мы играли сказку после Нового года 1 января. Начало в десять утра. Можете представить? А мы в восемь уже пришли. Молодые еще были. И вот это не выветрившееся настроение сказалось… Зрители сначала не поняли, в чем дело, а потом пожаловались. И я был в списке для наказания, и даже чуть ли не возглавлял его.

— Когда Вы в первый раз напились?

— Это на первом курсе было. Первое занятие, все перезнакомились. Кто-то из ребят жил напротив театра Горького, решили у него дома отметить. Купили, помню, портвейна «три семерки», и все надрались. Я пришел домой, сел на кровать, потом прилег, и у меня в голове начался «вертолет». Ужас! Я снова сел и просидел так до утра.

— Что самое ужасное Вам довелось пить?

— Ну, вот этот самый портвейн.

— А одеколон «Шипр»?

— А-а, это в общежитии театра Ленинского комсомола было. Хотелось выпить, а нечего. И Толя Солоницын мне сказал: «Слушай, есть «Шипр». Я удивился: «Да ладно, одеколон я не пью». «Ну так давай попробуем», — предложил он. Вылили содержимое флакона в металлический ковш. Толя разбавил его водой, отчего жидкость стала совершенно белой. Я попробовал — мылом отдает и «Шипром». Но выпили.

— Рост у Вас 190 сантиметров. Сложно было жить с таким ростом в СССР?

— Сложно. Я сам ростовчанин, в 24 километрах от родного города — Новочеркасск. Там в свое время была такая оживленная «толкучка», рынок, как в Одессе. Мы туда ездили за одеждой, это был 1964 год. И вот стоит на этом рынке бабушка в плюшевом зипуне и продает джинсы «Леви Страус».

— В 1964-м году?

— Именно. Джинсы и какая-то запечатанная рубашка, клетчатая. Я спрашиваю: «Бабулечка, а что это у вас?» Она говорит: «Да это у нас сынок из Канады деду присылает. Дед не носит, говорит, что он — не попугай. Смотрю — мой размер. Вот я ей сразу и предложил: «Бабулечка, я буду вашим постоянным клиентом. Если дед не хочет носить, то я — с удовольствием». Потом все спрашивали, откуда у меня такая фирма. Я не говорил откуда. И много лет пользовался этим знакомством с нужной бабушкой.

— Когда Вы поняли, что у Вас внешность киногероя?

— Специально это не осознаешь, но когда видишь себя в зеркале, начинаешь понимать. Даже когда в ТЮЗе работал, у меня порядка шести-семи главных ролей было. Как говорят в театре, если внешность героическая — значит, герой.

— Первый раз Вы женились очень рано. Это была любовь или влюбленность?

— Это была влюбленность-любовь, серьезное сочетание. Абсолютно точно. Но мы разошлись — была серьезная проблема: меня незаслуженно приревновали. У меня были очень близкие друзья, и однажды мы договорились сделать шашлык. Я встал в пять утра, поехал на рынок, купил баранину, замариновал. Когда все собрались, я стоял с шампурами у мангала — жарил, подавал. Выпил рюмочку-другую за компанию. А Люда, которая пришла с какой-то подружкой, стала меня уговаривать — давай, мол, уедем. Что-то ей не понравилось. Приревновала к кому-то. Я отказался: «Уезжай со своей подругой, если хочешь, а я остаюсь». Честно, я взбесился просто.

— И из-за этого Вы развелись?

— Да. Была какая-то интрига против меня, несправедливость. С этого начался конфликт. В конце концов я к родителям и уехал.

— Да вы что, неужели все до такой степени накалилось?

— Для меня это было очень серьезно.

— Вы не можете простить женщине ревность или неуважение?

— Неуважение. Это было неуважение.

— А она потом пыталась с Вами помириться, попросить прощения?

— Какая-то попытка неуклюжая была, но я не пошел на примирение, уж очень был обижен. Такое вот молодое упрямство или упертость у меня тогда было, не знаю.

— У Вас же еще и сын появился в этом браке. Я знаю, что Вы его забрали. Тоже больной вопрос, мальчику уже 12 лет. Его пришлось уговаривать?

— Нет, мальчик не нуждался в уговорах, он с удовольствием остался со мной. У нас были и остались очень хорошие отношения. Сейчас ему 55 лет. Лет пять назад он мне сказал, что надвигается юбилей. Я удивился: «Чей?» Не сообразил сразу. А потом подумал: «Господи, ему уже 50». Он родился, когда мне был 21 год.

— Мама его легко отпустила?

— Я ее убедил. К тому же она стала выпивать, и я просто испугался всего этого.

— И при этом Вы супругу всю жизнь поддерживали.

— Да, всегда поддерживал. Я ей очень много денег отсылал.

— А почему? Вы расстались, ребенок с Вами.

— Просто пришло какое-то переосмысление, и появилось сострадание. Ведь она осталась одна, да и с профессией у нее не получилось.

— Татьяна Васильева рассказывала, что Вы пришли в театр таким красивым, что все женщины в Вас сразу влюбились. Все женщины в Вас влюблены, а Вы выбираете Татьяну. Почему?

— Просто между нами искра проскочила, образовалась такая вольтова дуга. Она потрясающая женщина, потрясающая актриса, и это подтверждается каждой ее работой.

— Интересно, а как Вы налаживали отношения с ее сыном?

— С Филиппом у меня были замечательные отношения и остались таковыми. Я всю жизнь требовал правильного отношения к тому, что у каждого есть свои обязанности в доме. У Филиппа были свои обязанности, и я старался его к ним приучить. Но, естественно, была мама Танина и сама Таня, которые защищали мальчика.

— А как Татьяна с Вашим сыном находила общий язык?

— Он жил со мной, точнее, в семье моего товарища.

— То есть она не давала его к себе привести?

— Ну, в общем, да.

— А как Ваш сын это воспринял?

— Ну как. Для мальчишки главное, чтобы отец был. Большой женской заботы он не чувствовал.

— Получается, что Вы забрали сына в такой самый его болезненный возраст — переходный. Как Вы справлялись с его подростковым возрастом? Сын бунтовал?

— Нет, такого не было. Он нормально относился к Тане, уважал. Потому что я сам так делал и его просил относиться с уважением. Одно я упустил — не настоял, чтобы он жил с нами.

— Во второй раз Вы стали папой уже в довольно зрелом возрасте. Дочка у Вас родилась.

— Да, 40 лет мне было.

— Дочь рассказывала, как Вы возили ее в джаз-клубы. После чего Лиза, по ее словам, стала разбираться в алкоголе и хорошей музыке. Интересные у Вас методы воспитания.

— Просто когда не с кем оставить, то берешь с собой. Ну и заодно приоткрываешь дверцы этой страшной жизни.

— Историю любви Ваших родителей знаете? Читала, что мама Ваша приехала из Москвы и все там бросила ради любви.

— Мама была направлена ЦК ВЛКСМ в Ростов для работы по комсомольской линии. Там она и встретила папу. Отец был гораздо старше мамы, разница 13 лет. У мамы три сестры было, я их называл генштаб — все девушки большого роста. А папа ниже мамы был, но из-за этого вообще никогда не переживал, он был без комплексов.

— Как родители мамы приняли Вашего будущего папу?

— Абсолютно нормально.

— А папины — маму?

— Там отца не было, была моя бабушка. Она была строгой, но буквально таяла, когда видела моего отца— своего любимого сына. И когда видела меня. Это выражалось в том, что она в день рождения отца и в мой делала торт «Наполеон». Но какой «Наполеон» — 40 листов, он был огромный! Она так тонко раскатывала каждый корж, что, если его положить на газету, был бы виден газетный текст. 40 листов! А я взбивал крем и иногда пробовал его пальцем. И бабушка тут же мне выговаривала: «Не делай этого, пожалуйста».

— Какие-то армянские традиции у Вас дома соблюдались?

— Отец очень вкусно готовил и маму этому тоже научил. Мы жили в Нахичевани, в армянском районе города. Армяне — народ умный, хлебосольный, со всеми в дружбе. Когда приходили гости — а у отца много друзей было — ставили во дворе столы со всевозможными угощениями. А отец был простой водитель, но во время войны он возил самого маршала Конева. А до войны работал в Сочи в «Интуристе» и рассказывал, что возил Валерия Чкалова. С его слов, веселый и обаятельный был человек, любил рассказывать о всяческих приключениях.

— Интересно послушать о Ваших мальчишеских приключениях.

— Район был хулиганский, в нем жили ребята, которые уже отсидели. Но они меня любили и уважали. Предупреждали, что если кто-то будет обижать, то скажи. Они занимались какими-то темными делишками, воровали. Серьезные ребята, все в татуировках.

— Почему Вас в школе называли «батька Махно»?

— Потому что пару раз срывал уроки, уводил класс на левый берег Дона. Но все с рук сходило, никто меня не выдал.

— Когда Вы первый раз закурили?

— Во втором классе, когда мне лет восемь было.

— Гоняли родители за это?

— Гоняли не то слово. Мы специальными крючками цеплялись сзади за машины и ехали за ними на коньках. Такая детская забава была. И вот однажды стоим на углу под фонарем, ждем очередную машину, курим. И вдруг из темноты появляется мама и без всяких разговоров наотмашь ка-ак даст мне по лицу! Я чуть сигарету не проглотил. Удар был такой силы, что она мне нос разбила. И сказала: «Вот теперь я тебя точно убью!» Я в страхе бежал до самого дома к бабушке, потому что она была главная моя защита. Пришлось ей рассказать, что мы стояли и курили, а мама увидела. Она всплеснула руками: «Ой! Так, коньки не снимай, иди в темную комнату, лезь под кровать в самый угол». Мать пришла домой вся на нервах: «Где он? Я его сейчас убью!» Взяла швабру и стала под кроватью тыкать в меня, хотела вытащить. Но тут бабушка заступилась, закричала: «Не трожь мальчонку!»

— Первый театр в Москве, в который Вы попали, был Ленком, лучший по тем временам театр. Как Вы там оказались?

— Это все Сашка Абдулов. Я в Ленкоме часто был, всех знал, и меня все знали. И однажды ситуация возникла — нужно было кого-то заменить. Абдулов пришел к заведующей труппой и сказал, что я смогу заменить. И я заменил. В «Лисичках» играл какого-то слугу-негра.

— В этом театре Вы три года работали с настоящими мастодонтами сцены, о которых хотелось бы поговорить. Во-первых, о Марке Захарове, конечно. Мне рассказывали, что он очень своеобразно ставил актерам задачу. А как он Вам ставил задачу?

— У Марка Анатольевича всегда было так — стоит герой или героиня перед ним, а позади — все остальные. А так как я высокого роста, я сильно выделялся и, вероятно, отвлекал режиссера. А он всех звал по имени и отчеству. И вот Захаров говорит: «Георгий Хачатурович, будьте любезны, не обессудьте, шажок назад сделайте! Я делаю шаг назад, а он мне: «Вы знаете, давайте еще шажочек». И тогда актеры как бы выравнивались. А у меня к тому времени уже шесть-семь главных ролей было.

В Ленкоме вообще на виду человек пять было, на ком все строилось — Караченцов, Абдулов, Янковский, Збруев, Чурикова. Я очень долго дружил с Сашкой Абдуловым, 34 года. У него был тогда роман с актрисой Таней Лейбель. Роман был страстный. Помню, Татьяна была на гастролях в Ленинграде, а Сашка решил преподнести ей сюрприз. «У них завтра последний день, мы к концу концерта приедем, и я ей вынесу букет», — поделился он со мной. — «Давай», — говорю.

Я позвонил знакомой из «Интуриста», чтобы сделала билеты на самолет. Это было 28 ноября 1976 года. Целый день шел дождь и снег, самолеты не летали. Многие отказывались ждать, уезжали из аэропорта. И вдруг объявляют, что сел самолет из Ленинграда и всех, кто зарегистрирован, просят пройти на посадку. Сели мы с Абдуловым в самолет, ждем десять, пятнадцать минут, народ не ведут. Потом сказали, что села другая машина, она полетит первой. Нас перевели в другой самолет, и мы улетели. Сюрприз удался на славу — после концерта Шура вышел на сцену с огромным букетом и вручил Татьяне, которая от радости аж запрыгала и завизжала. На следующий день мы улетели обратно в Москву.

Прилетаю — а мне звонок, звонит Лена, знакомая из «Интуриста». «Это ты! — кричит. — Слава богу!» Я удивился: «А что такое, что случилось?» — «Ты себе представить не можешь! Рейс разбился, упал на взлете…» Это был тот самолет, в котором мы уже сидели с Абдуловым и из которого нас перевели в другой… У меня мурашки по всему телу пронеслись. У нас даже билеты на тот смертельный рейс остались. А Сашка свой билет даже и в рамочку поместил. В газете была короткая заметка: «28 ноября 1976 года в аэропорту «Шереметьево-2» произошла авиакатастрофа…» И все.

— Вы ведь с Абдуловым чуть было не стали Д,Артаньяном и Портосом в «Трех мушкетерах». Почему?

— Вы знаете, какая-то странная штука произошла. Для Хилькевича все было решено. Он лично сказал, что со мной вопрос решен. Но была такая главный редактор Нонна Жданова, которая не хотела нас утверждать. «Что ты ей сделал?», — спрашивал Хилькевич. А я даже не знал, кто это.

— Она Вас «зарезала», получается?

— Да. И Абдулова, скорее всего, она тоже.

— А я читала, что Алиса Фрейндлих сыграла в этом какую-то роль.

— Да, да, точно. Она сказала про меня: «Что-то у мальчика руки влажные». Это Шура мне уже пересказывал. Не знаю, правда это или нет, но Сашка уверял, что ему передали именно такой вариант. И все! Вроде мелочь, руки влажные, а что, взял да и вытер, какие проблемы. Но когда говорит сама Фрейндлих…

— А с Броневым? Вы почувствовали его непростой характер?

— Он был своеобразный человек. В 1977 году мы снимали в Батуми картину «Похищение Савойи». И Леонид Сергеевич обратился ко мне: «Георгий, вас можно на минуточку?» — «Да, конечно». — «У меня такая ситуация: моей жене предложили электробритву «Браун». Отмечу, по тем временам импортная маятниковая бритва — это был просто шик. А Броневой продолжает: «Стоит она двести рублей. Как мне поступить?» — «Даже не думайте, это же такая вещь!» — отвечаю. — «Да, но там сетка поверху, а ведь она протрется». — «Да ерунда. Вот вы сейчас едете на театральный фестиваль в Эдинбург, можно и там купить» — «А сколько она там может стоить?» — «Не знаю, ну фунтов пять». И вот он меня раза три переспрашивал, что же ему делать — покупать или не покупать эту бритву. Я даже начал убегать от него.

— Слава ко всем приходит по-разному. Предполагаю, что к Вам большая слава пришла после «Пиратов XX века». Как Вы это ощутили?

— Вы знаете, ничего такого не было — всеобщего поклонения. Правда, было огромное количество встреч.

— На улице Вас узнавали?

— Ну, потом да. Фильм имел невероятный успех. Вы даже представить не можете. Однажды, будучи в компании, я узнал, что человек, с которым я общался, работает в статистическом управлении, это был 1984 год. Я спросил о статистике просмотров фильма. Он обещал посмотреть. И оказалось, что в 1984 год было 380 миллионов просмотров!

— В 90-е годы Вы активно снимались, хотя многие актеры в то время ушли в таксисты, грузчики, чтобы свести концы с концами. Как это Вам удалось? Дружили с новыми русскими?

— Да, эти ребята очень любили фотографироваться с известными людьми. Однажды подходит ко мне человек в Сочи, лицо знакомое, где-то я его видел: «Привет, ты что сейчас делаешь?» — «Ничего, отдыхаем», — отвечаю. А мы с Борькой Хмельницким были. «Идем к нам, мы тут с друзьями сидим», —зазывает нас к себе этот человек. Ну, сфотографировались вместе. А потом я увидел эту фотку вместе с заметкой об очень известном криминальном авторитете. Вот почему он показался мне знакомым. Мы с Хмельницким за голову схватились. Оказалось, это была компания катал, жуликов. Вот что значит выбирать, с кем ты хочешь сфотографироваться…

— Я знаю, что Янковский Вас однажды отругал за рекламу шоколада.

— Приехал я как-то в Ленком повидаться с Сашей Абдуловым, увидел Янковского, он подзывает меня и спрашивает: «Мастер, можно вас на минуточку?» Подхожу, интересуюсь: «Олег Иванович, как вы?» — «Да я-то нормально, а вы что, докатились?» — укоряет он непонятно за что. Я удивился: «В каком смысле?» — «Ну, я тут увидел рекламу «Шок — это по-нашему». А я в этой рекламе играл Ивана Грозного. Деньги предложили хорошие — 1600 или 1700 долларов, вот и согласился. И Олег Иванович стал выговаривать: «Мастер, ну что же вы? Опуститься до рекламы? Вы же человек известный» — «Да меня там никто не узнает!» — «Ну я-то узнал». Мне стало так неудобно, и я говорю: «Олег Иванович, все, понял. Больше никогда! От вас услышать такое…»

— Я знаю, что в какой-то момент Александр Абдулов пристрастился к казино. Вы пытались его вразумить?

— Сколько он оставил там денег… Ужас. Когда он у итальянцев снимался, у него был гонорар 25 тысяч долларов. И вот он просто все эти деньги оставил в казино. Я сколько раз рядом с ним был во время игры и видел, что в нем в этот момент просыпался просто сумасшедший азарт. Однажды сидели на Арбате, ему фартило, и он выиграл где-то 35 тысяч долларов. Всю ночь играл… Я говорю: «Шура, поехали домой». — «Подожди, подожди, подожди, я сейчас!» — «Тебе что, мало?» — Ну, подожди!..» Короче, утром он за сорок минут спустил все эти 35 тысяч. Начал увеличивать ставки и все проиграл. Попросил, чтобы я из его машины еще три тысячи долларов принес. И он эту «трешку» тоже тут же в момент профукал. Вот что это было? В человека словно бес вселялся.

— Вы помните Ваш последний разговор с Абдуловым?

— Да. Это было 31 декабря. Он лежал в Бакулевском центре, я пришел к нему в его двухместную палату. И увидел очень худого немощного человека. Только глаза светились. Я не знал, что сказать. «Шура, — говорю, — спокойно. Думаю, все нормально будет». Всегда же поддерживаешь человека добрыми словами, пожеланиями. «Да, да, конечно», — отвечает. Мы вокруг этой темы немного поговорили. А он собирался ехать к маме, поздравить с Новым годом, повидать дочку Женю. И поехал. Позже мама Саши рассказывала, что с Женей он прощался так, что она поняла — сын видит свою дочь в последний раз. Потом он вернулся в центр. 3 января утром пил чай — и вдруг обмяк. И все…

— В театре Сатиры у Вас все складывалось хорошо. Почему же Вы ушли?

— Плучек очень ревновал Татьяну Григорьевну ко мне и вообще к этой ситуации — что у нее какие-то отношения возникли. Когда меня перевели на разовые роли, Саша Абдулов сказал: «Первый раз вижу артиста, который играет разовые главные роли». А вы говорите, что я фартовый. Не всегда так было.

— Делаем вывод: действительно фартово попасть в театр Сатиры, играть там большие роли. Влюбиться в одну из ведущих артисток. Вас за эту любовь не прощают и «уходят» из театра. В никуда?

— Нет, мы ушли в Маяковку к Андрею Александровичу Гончарову.

— А как же с ним-то работать? Ведь он же ой-ёй-ёй!

— Ну, вы знаете, у него примой была Наташа Гундарева, поэтому он меньше уделял внимания Тане.

— А Вам от него доставалось?

— Да нет. Но была однажды такая ситуация. Он вводил Андрея Болтнева и увидел меня — новое лицо. И заострил на мне внимание, начал со мной работать. А я, зная его манеру, понимал, что нужно делать все в точности, как он предлагает. Но его все равно что-то не устраивало, и я попал под раздачу. Ему нужно было найти жертву.

— Из-за этого Вы ушли из театра Маяковского, и любовь у Вас распалась. И все это, наверное, совпало с кризисом среднего возраста.

— Да. В общем, всего навалилось.

— Расскажите Вашу историю любви нынешнюю. Вы с супругой уже довольно-таки долго вместе.

— Да, где-то 12 лет. Мы абсолютно случайно увиделись. Я обратил внимание на Наташу, потому что она очень красивая, эффектная, умная. И не простая — сразу так не подъедешь. Росла и воспитывалась в семье военного. В Германии жили, в Сирии, в Грузии. В Германии Наташа вышла замуж и родила. А мы познакомились, когда ей было 39 лет. Она очень интересный человек, который тоже прожил нелегкую жизнь, всякие были огорчения, оставившие у нее рубцы на сердце.

— За что Вы ей благодарны?

— За внимательность. Дома всегда есть какие-то дежурные таблетки, которые нужны выпить обязательно. «Вы выпили?» — «Выпил». — «А это сделали?» — «Да». В общем, заботится.

— Она Вас не ревнует?

— Не знаю, ревность это или нет, но персональная опека с ее стороны есть. Прямо не смотрит, все видит боковым зрением: «А куда это Вы? Что-то с Вами не то…».

— Чья ревность страшнее — женская или детская?

— Наверное, когда женщина ревнует. Потому что у детей это еще не совсем осознанно. Просто у них где-то в подсознании сидит — что мое отбирают. А у женщины же все осознанно, она все просчитывает.

— Дайте Ваше определение жизни.

— Спасибо Господу, что есть возможность жить, быть востребованным и делать что-то положительное. Для чего ты и пришел в эту профессию.

Светлана Феодулова: «Я против долгих романов — либо сразу замуж, либо никак!»

Юрий Назаров: «Ливанова взяли в театральный по папиному блату, но он пахал!»

Лика Стар: «Я не развожусь с мужем ради детей»

Волочкова: «Сказала маме: «Пока, неудачница! Живи на отнятые у меня деньги»