Светлана Феодулова: «Я против долгих романов — либо сразу замуж, либо никак!»

Самый высокий женский голос мира, обладательница двух рекордов Гиннесса и мать восьмерых детей. В гостях у «Жизни» певица и участница шоу «Голос» Светлана Феодулова.

— Ария куклы Олимпии была, наверное, самым сложным номером за всю историю «Голоса». Кто вообще это придумал — стоять на пуантах и петь таким высоким голосом?

— Это наше совместное творчество с Александром Борисовичем Градским. Хотелось сделать интересный номер, и я ему сама предложила: «А что, если на пуантах?» Он спросил: «А ты сможешь?» Я отвечаю: «Надо попробовать, я такое однажды пробовала». — «Ну если сделаешь, это будет просто потрясающе!»

— Он вообще был жестким? Вам от него доставалось?

— Нет, со мной он общался очень интеллигентно. Я на тот момент вернулась из-за границы и в России чувствовала себя немного неуверенно. Мне почему-то казалось, что здесь не получится, был какой-то внутренний страх. Я делилась с ним всем этим. И он своим располагающим демократичным отношением: «Светлана, а вы как считаете?» — вселил в меня веру. Очень правильная педагогическая тактика у него была, индивидуальный подход к каждому. С кем-то он мог общаться как мальчишка с мальчишкой, почти запанибрата, с другими интеллигентно, а иногда и кокетства добавлял — чтобы девушка почувствовала себя раскованно. Настолько индивидуальный подход, что я это сразу заметила. И оценила, какой он психолог хороший, как он чувствует каждого артиста.

— Расскажите о вашей первой встрече с Градским.

— Первый раз я вышла на сцену в восемь лет. Это было в зале Московской филармонии во время концерта «Творческий вечер Александры Пахмутовой». Я боялась так, что банты на голове тряслись от страха. И, конечно, я тогда не знала, кто такой Градский. Просто подошел ко мне добрый дядечка и завел со мной такой разговор: «Ты что, волнуешься? Ты же замечательно поешь! Я же слышал тебя на репетиции, у тебя очень хорошо получается. И песенка твоя про маму. А мама у тебя есть?» Я, естественно, переключилась, сказала, что мама в зале. А Александр Борисович продолжил меня поддерживать: «Вот и спой песню про маму. Ты любишь маму? Пусть ей будет приятно. А ты знаешь, сколько мам сидит в зале? Ты мечтала быть Золушкой? На бал хочешь попасть? Так вот, представь, что здесь черта. Ты переступаешь эту черту — и все, там другой мир. Ты попадаешь в сказку, там не будет никакого волнения. Раскройся и спой от души. Ты не представляешь, как тебе это понравится!»

И вы знаете, я переключилась настолько, что в последнюю минуту уже ждала выхода на сцену. Мне уже хотелось поиграть в игру, которую он предложил! И я от всего сердца спела эту песню, все получилось, зрители аплодировали стоя. И после этого за кулисами я сказала самой себе: «Все, я теперь точно хочу быть певицей!» Я поняла, как это прекрасно — петь для людей. Так что наша первая встреча с Александром Борисовичем была судьбоносной.

И второй выход — с Монсеррат Кабалье — тоже был судьбоносным. Это случилось практически через неделю, в зале консерватории. Это был первый приезд знаменитой оперной певицы в Россию. Она сама написала замечательную песню.

Группа детей вышла на сцену, и мы ей подпевали. Я тогда была очень маленького роста и стояла ближе всех к певице. И настолько меня впечатлил ее легко льющийся голос, энергетика, блестки и камни на черном платье, что я буквально забыла обо всем! А дальше вот что произошло. Вся группа ушла со сцены под аплодисменты, а я забыла и стояла с открытым ртом. А это все снимало телевидение, и все это в истории сохранилось. Кабалье уже пела другую песню, а я все стояла у первой скрипки и слушала ее! И вот Монсеррат поет, поет и — р-раз! — удивленно оборачивается на меня. И только тогда до меня дошло, что я забыла уйти со сцены. И я бегом за кулисы!

— Вы дважды попали в Книгу рекордов Гиннесса. Как это вам удалось?

— У меня с младенчества был высокий голос. Когда меня принесли из роддома домой, я издавала какие-то очень высокие звуки, похожие на пение. И все сразу стали подшучивать: «Ой, певица родилась!» Я еще не говорила, но уже мурлыкала что-то. А когда мама напевала мне колыбельные, я за ней повторяла. Когда я поступила в хор, тоже пела очень высоко, и многие педагоги боялись этих высоких нот: «Это очень высоко, туда не надо, ты же голос сорвешь!» Но быстро успокаивались — она же еще маленькая, само пройдет. Но когда я пришла в институт, случилась та же самая история. Педагоги говорили: «Стоп, стоп, дальше не надо, это очень высоко, но ты молодец!» На торжественном концерте по итогам мастер-классов я совершенно неосознанно вылетела в четвертую октаву и спела уверенно арию куклы Олимпии из «Сказок Гофмана». Потом подошла моя педагог и говорит: «Света, ты получила специальную премию на обучение в Италии. Но мы все решили, что тебе, наверное, надо рекорд установить и зафиксировать его в Книге рекордов Гиннесса. Ну невозможно у человека так смыкаться связкам! Как это у тебя получается, мы не знаем, но это надо развивать». Была создана комиссия из профессионалов и независимых свидетелей, пригласили нотариуса, который заверял документы. Потом все переводилось на английский язык. Когда я установила рекорд, все сразу поменялось — педагоги стали носить меня как хрустальную вазу.

— Вы же два рекорда установили?

— Да, второй был на скорость, на быстрое пение. Такого никто не делал. Возникла идея перепеть голосом темп играющего пианиста. Это произошло на моем сольном концерте в Кремлевском дворце. Мне аккомпанировал оркестр, который не успевал — он немножко шел за мной! Всё это в реальном времени, на секундомер. Помню, в конце испытывала огромное напряжение, ведь все зрители были свидетелями этого события. Я обернулась на секундомер и, увидев, что я это сделала, заплакала — столько эмоций было.

— А ведь было, что педагоги поставили на вашем голосе крест — сказали, что вы профнепригодна. Вы помните тот день, когда вы это услышали?

— Да, это было до рекорда. Когда профессор мирового уровня сказала, что у меня что-то не то со связками и петь профессионально я не смогу. Мол, это не твое. И я поверила сначала. Позже узнала, что просто на мое место хотели другую девочку определить — «платную». Педагог видела, что я всего лишь такой маленький хомячок, и не разглядела во мне характер. Хотя он был, но был внутри и еще не проявил себя снаружи. Но я пошла к фониатру, чтобы он посмотрел мои связки. «Кто тебе сказал такую ерунду? — удивилась специалист. — Наоборот, у тебя все очень интересно и нестандартно, может получиться прекрасное колоратурное сопрано». И я попросила у него справку, что у меня все хорошо, и с этой справкой отправилась к ректору. Он сразу же вызвал этого профессора и принял мою сторону, сказав, что, «если у нее не получится петь, пусть будет дирижером», и лично взял меня к себе в класс. Хотя девочек у него в классе никогда не было. На самом деле я сильно переживала, а мама от всех этих треволнений даже получила микроинсульт. После этого я специально пошла в Гнесинку, прослушалась у опытных педагогов, и все были едины в своей оценке: «О! Это же редкая колоратура, давай ко мне в класс!»

— Вы знаете историю любви ваших родителей?

— Да. Все случилось из-за зонтика! Мама забыла у подруги зонт, решила вернуться, а к тому времени к подруге подъехал двоюродный брат. Так они и встретились. А был дождь, и подруга предложила родственнику проводить мою маму. Он поехал провожать, разговорились, потом пригласил ее в кино… Мама говорила, что если бы не вернулась за зонтиком, то так бы и не встретилась с папой.

— Сколько они вместе?

— Всю жизнь.

— Кто они по профессии?

— Военнослужащие.

— Воспитываться в семье военных — это сложно?

— В нашей семье с детства прививалось трудолюбие, ответственность за свои слова и дела. Уровень повышенной ответственности — это было воспитано средой.

— У моей знакомой папа военный, и она рассказывала, что в семье были такие игры — успеть одеться, пока горит спичка.

— Мой муж сейчас играет так с малышами! Быстро раздеться и лечь спать — на время. У меня дети очень долго укладываются, и я заметила, что муж через три минуты выключает свет. Спросила почему. А он сказал, что ставит песочные часы. Кто успел быстро переодеться в пижаму, тот воин.

— Поговорим о вашем детстве. За что вас могли наказать?

— Когда мне не хотелось играть гаммы, мама брала ремень, клала его рядом со мной и грозила: «Не допускай, чтобы я его применила!» Конечно же, она его не применяла. Потом, когда я заканчивала музыкальную школу, я поблагодарила ее, что она в сложные моменты моего взросления настаивала на своем, не давала расслабиться.

— Кто в вашей семье был добрый полицейский, а кто злой? Или все по-другому у вас было?

— Родители грамотно распределяли эту нагрузку. Люди слова. Они говорили, что вот такая у нас позиция. И не было смысла пытаться их переубедить, потому что они уже приняли решение. Это тоже такая важная граница для детей. У нас всегда все было справедливо.

— Вы были такой послушной дочерью, никогда не спорили с родителями, не гуляли во дворе, не курили за гаражами, не бегали на дискотеки. Но при этом вы в довольно юном возрасте вышли замуж. Это был своего рода протест с вашей стороны?

— Это был не протест, а определенный момент недопонимания с родителями. Если бы мы сели вместе за круглый стол, может быть, все было бы по-другому.

— То есть родители были возмущены?

— Да.

— Сколько вам было лет?

— Двадцать с чем-то. И я понимаю маму. Ей было тяжело видеть, как дочка вылетает из семейного гнезда. К какому-то мальчику. Это было такое ревностное отношение, я этого не понимала. А еще им хотелось, чтобы это случилось не сейчас. Поэтому они пытались снять проблему запретом. У меня же были взгляды на семью такие, как в советских фильмах. Так ведь и родители всегда говорили, что семья — это святое, ячейка общества. И я объявила своему молодому человеку: «Замужество на всю жизнь и пять детей минимум!» Мне всегда хотелось иметь большую семью.

— И он согласился?

— Он был очень влюблен!

— Когда родители приняли ваш выбор?

— Уже после свадьбы. Они ведь тоже были правы. Когда ты такой слепой котенок и вышел на ощупь в этот мир… А тут и быт, и финансовая нагрузка — все очень сложно.

— Сколько вы вместе прожили?

— Года четыре.

— Так все-таки это была любовь или влюбленность?

— Сложно определить. Некоторые со школьной скамьи — и на всю жизнь. Мне казалось, что это тот самый случай. Одно могу сказать — это было искренне, без всякого двойного дна. Я почему-то стеснялась быть просто девушкой. Всегда хотела определенности в отношениях с мужчиной, хотела быть женой и матерью. Присмотреться, пожить друг с другом, а потом заключить брак — это не по мне, не по моим чувствам. Поэтому мы и поставили штамп в паспорте.

— То есть когда вы знакомитесь с мужчиной, вы говорите ему: «Только замуж!»

— У меня просто внутри такое ощущение, что так надо. Я даже не могу сказать, что это правильно. Но это моя история.

— В этой истории кто точку поставил?

— Оба. Это было совместное решение.

— Сейчас вы общаетесь?

— Нет. Мы обговорили, что не стоит общаться. Просто мы уперлись в некую точку, поняв, что не получается. И это была наша общая трагедия, когда пришлось переступать через чувства.

— А не получается что?

— Так выстроились взаимоотношения, что я стала в них лидировать и начала относиться к нему как к ребенку. Поначалу мне это нравилось: ну, так получилось — и ладно. А через некоторое время перестало устраивать, потому что хочется быть женщиной, чувствовать рядом сильное плечо. А у нас сложились в какой-то момент отношения братско-сестринские. Очень теплые, мы ни разу не поссорились, но в итоге я почувствовала себя некомфортно в этих отношениях.

— Через какое время вы познакомились со вторым супругом?

— Год прошел. Здесь как раз таки было быстрое решение — наверное, побег от старых чувств к новым. Это был совсем другой типаж, человек, который лидер. Но он пошел сразу на небольшой обман. Мы жили в разных странах, общались по скайпу, делились, что кому нравится. Я говорила, что мне нравится, а он: «О-о, и мне тоже! Ты ходишь в храм, причащаешься, и я тоже это делаю! Я говорю, что хочу, чтобы у нас была православная семья, дети. Он отвечает, что тоже за это. Ему очень хотелось понравиться! Надо же, сколько у нас общего, думала я. А потом, когда поженились, он признался, что на самом деле ему все это было безразлично. Сначала он предложил просто встречаться, но я сказала, что мне это некомфортно. «А как тогда?» — спросил он. Как? Не знаю… Мы все же начали встречаться, но у меня был «стоп» на близость, я внутренне не могла переступить через себя. И тогда он не выдержал и сказал: «Ну все, выходи за меня замуж! Я готов приехать в Россию, или ты переезжай в Европу».

— И он устроил вам шикарную свадьбу...

— А он был свадебный агент, для него это ничего не стоило. Он кому-то позвонил, сказал, что женится, и все готово. Все было красиво — свадьба в замке в Чехии. Но когда мы поженились, всплыла некрасивая ситуация. Я знала о его больших долгах, и меня возмутило, что деньги, которые нам подарили на свадьбу родители, он, не советуясь со мной, пустил на покрытие этих долгов. Мужское решение — это замечательно, конечно, но можно было посоветоваться…

— Сколько продлился прекрасный период?

— Все-таки это был гостевой брак, и мы в нем состояли лет пять. Иностранный гражданин не может находиться в России больше трех месяцев. То же самое в Чехии. Мы не могли прочно свить там семейное гнездо. Мы просто друг к другу ездили. А иногда по три месяца не виделись.

— Когда вы поняли, что это совершенно другой человек?

— С появлением проекта «Голос», когда мы уже три года были в браке. Сначала он поддерживал, ты, мол, деньги зарабатываешь, хорошо. Не могу сказать, что он зарабатывал больше, мы шли наравне. Может быть, это его немножко задевало. Хотел лидировать. Ведь он владеет тремя языками, хорошее образование. Мне нравилось, что он достиг определенных целей, уважала за это. В России он быстро нашел высокооплачиваемую работу, мы сняли квартиру в центре Москвы. Но когда пошел проект «Голос», не знаю, что случилось. Меня стали узнавать на улице, в ресторанах, у него начались истерики, агрессия страшная. Я была в ужасе.

— Он поднимал на вас руку?

— Было — толкал. Однажды мне позвонили по работе после одиннадцати вечера. Я говорю, что мне по работе звонят, концерт. А он стал на меня кричать — мол, заканчивай карьеру, я не хочу жену-певицу. Я тоже на эмоциях стала говорить: «Да ты что, у меня же работа!» То есть это не ревность была мужская, а то, что в наше свободное время мне идут какие-то звонки. А у меня тогда проект прошел, действительно начались звонки, приглашения. Порадуйся, поддержи! А в ответ — агрессия. Он не ударил, просто оттолкнул, но для меня это было все — граница нарушена. Я тогда уехала, через день вызвала его на разговор и сказала, что давай не будем затягивать. Я так не могу. После того как он меня оттолкнул, я стала бояться этого человека, появились неприязнь, напряжение. Мне не хотелось находиться с ним рядом. И еще — приехав в Россию, он начал пить. Но как только выпьет чуть-чуть вина, все — агрессия полная. Он терял контроль над собой.

— Но тем не менее вы не ушли от него.

— Мы приняли решение расстаться, но одновременно я поняла, что беременна. Это была трагедия. Я всегда очень хотела ребенка, была счастлива, что во мне зародилась жизнь, но я не хотела находиться в таких отношениях. Это был очень тяжелый период. Он сказал, что я сейчас могу спокойно погрузиться в семью и мне уже не надо петь. И не надо развода. Но у меня внутри поселилась тревога, я три месяца не могла подойти к нему, жила у мамы. И только после УЗИ приняла решение, что, наверное, не имею права уходить. Ради ребенка. Но все равно это были натянутые отношения, теплоты уже не было. Мы даже разъехались в разные комнаты. Я родила, родила трудно, ребенок появился на свет с особенностями. Об этом сказали очень грубо. Доктор подумал, что я сплю, и спросил мужа: «Вы знаете, что у вас даун?» И он говорит: «Только не вздумайте говорить об этом моей жене сейчас». Это была правильная мужская позиция. Сергей абсолютно принял дочь с особенностями, ставшую его любимицей. Это вызывало у меня глубокое уважение к его позиции. А ведь нам предлагали отказаться от ребенка, обрабатывали со всех сторон и медики, и заведующая роддомом — дескать, откажитесь от ребенка-инвалида, вы еще молодые… И на тот момент это как-то укрепило наши отношения.

— Я знаю, что вы сложно восприняли тот факт, что у вас родилась дочь с синдромом Дауна..

— Для меня это была переоценка вообще всего. У меня с детства была тонкая связь с Богом. Я разговаривала с ним по ночам, он был как самый близкий друг. Мне казалось, что я перед Богом отличница. Во время беременности я регулярно ходила в храм, причащалась, даже постилась немного. Я старалась, думала, что все это положительно скажется на ребенке. Но когда я приехала домой из роддома, то убрала все иконы. Я была такой послушной, старалась, а тут мне словно поставили незачет. Было очень обидно. Потому что в душе жило ощущение, что я заслужила золотую медаль, конфетку и самого лучшего ребенка на свете. Я тогда не понимала, что у Бога свои планы, что он наградил меня ребенком, который стал счастьем всей моей жизни.

— А потом дочка попала в больницу.

— Да. У Сони неожиданно появилась странная болезнь, которой дети, в общем-то, не болеют, — холестаз. Нас сразу на скорой отвезли в больницу. Я даже не понимала, насколько серьезная ситуация. Дочке сделали УЗИ, у нее не отходила желчь, произошел общий сбой в организме. Врачи собрали консилиум. Вышли и сказали, что ничего не могут сделать. Дескать, ваш ребенок не доживет до понедельника и вы должны как-то это принять. Но в понедельник будет профессор Быков, может быть, он сможет найти решение. А мы максимум, что можем, — поставить капельницу с физраствором. Была ночь, я позвонила маме и сказала: «Мамочка, привези все мои иконы». Я молилась всю ночь, я просила Бога оставить мне ребенка, которого так люблю. Мне было стыдно за то, что я сначала не принимала ситуацию. Теперь я была готова принять все. На следующий день у дочки началась положительная динамика. И в понедельник, когда приехал профессор Быков, нас выписали. Профессор сделал УЗИ и удивился: «Зачем вы мне здорового ребенка показываете?» Потом посмотрел документы, записи при поступлении, фотографии — там же все закупорено было, проток не работал — помолчал и спросил: «Вы верите в чудо?» Эта ситуация изменила все мое мировоззрение. Я же поначалу распланировала всю жизнь Сони от крестин до старости и вдруг поняла, что это все не нужно. Не каждому в этой жизни быть математиком, физиком, летать в космос. Я поняла, что можно просто быть счастливым человеком, дарить любовь и счастье окружающим.

— Чем она вас удивляет?

— Тем, что у нее на любую ситуацию, даже острую, всегда любовь. Она может обидеться, когда что-то ей не разрешили, но потом всегда подходит и говорит: «Я тебя люблю». И обнимает, целует.

— Как Соня перенесла ваш развод с папой?

— Мы, может быть, и до старости продолжали бы жить вместе с Сергеем в таких прохладных отношениях. Ради дочки. А я такой человек — неженка. Когда Соня засыпала, я ложилась и плакала. Мне так хотелось душевной теплоты, любви, энергетики мужа, но я не могла этого почувствовать. И меня это угнетало — от него шел холод. Только перед последним судом я узнала, что наши напряженные отношения не просто так. Что за полгода до этого он отправил юристов на Украину, откуда родом, и тайно от меня сделал на основании своего гражданства — а он гражданин Украины — еще одно гражданство — для ребенка. Все там было подкуплено, потому что без согласия мамы это невозможно. А меня в Европе он объявил без вести пропавшей. Его очень сильно крутила его мама, нанимала адвокатов, управляла всеми процессами. Он уже готовил план лишения меня родительских прав. Живет со мной в одном доме и уже полгода прокручивает за моей спиной такую аферу…

Они решили создать ситуацию, будто я ненормальная. Мать Сергея приехала в Россию, и я однажды услышала такой ее разговор по телефону: «Я не знаю, что делать! Она сошла с ума!» — кричала она в трубку. А я рядом сижу: «Вы чего?» А она тут же звонит, чтобы вызвали санитаров. То есть им нужно было зафиксировать случай моего «психического расстройства». Но пришел участковый посмотреть на ситуацию. Он увидел, что я абсолютно адекватный человек, и сказал, что никаких медиков вызывать не будет. Я позвонила своей маме. Она сказала, чтобы я брала Соню и срочно выезжала к ней. Тогда мать Сергея на меня набросилась и устроила драку. А муж стоял и снимал все на камеру… Это было такое предательство, я не могла поверить!

Потом они начали меня шантажировать, что передадут снимки в прессу, опозорят. И чтобы я не забрала Соню, закрыли ее в комнате. Дочка сидела там и плакала. В общем, не дали ее забрать. Удалось только взять документы, и это в какой-то мере помогло. Без документов он не смог вывезти дочь за границу. В тот момент я босиком выбежала на улицу, села в машину и уехала к маме без ребенка. А у меня на носу был сольный концерт в Кремле, тот самый, когда я устанавливала второй рекорд. Да, в таком состоянии…

— А где был в это время ребенок?

— Две недели я не видела дочь и просто сходила с ума от отчаяния. И все же до концерта в Кремле смогла ее забрать. Помогли органы, которые отвечают за такие ситуации. Они увидели, что ситуация странная, подключили МЧС. Мы поймали момент, когда Сергея не было дома, там находился только его папа, и смогли забрать Соню. А примерно за неделю до финального суда на меня надавили другие органы, которые отвечают за интересы детей. И уже они сказали, что будут вынуждены изъять ребенка. Потому что отец постоянно ходит, пишет, жалуется. Мол, разрешите ему встречу с дочерью хотя бы на два часа, он написал расписку, что гарантирует возвращение ребенка.

Встреча состоялась в ресторане и на следующий день попала в новости. Мы приехали, он поиграл с ребенком. Мне показалось, что ситуация нормализуется, а потом на меня набросились двое мужчин, скрутили, отобрали дочь, и он с ней побежал. Я закричала: «Помогите, украли ребенка!», и люди на выходе среагировали — преградили ему путь. Он замешкался. И рядом как раз полицейский патруль проезжал. Такое вот удачное стечение обстоятельств. А у ресторана уже стояла машина с тонированными стеклами без номеров для вывоза ребенка на Украину. Почему они действовали в такой спешке? Как я позже узнала, в Чехии они обратились в МИД, что, мол, ребенок проживает в России, а его мать пропала без вести. И им в течение недели нужно было предоставить ребенка для фотографии. Слава Богу, все это удалось предотвратить. Нас отвезли в отделение полиции, потом новость о неудавшемся похищении стала разрывать все каналы.

— Я так понимаю, сейчас он с дочкой не общается?

— Вообще ни разу не общался. Алименты тоже не платит, 5 миллионов уже долг накопился.

— И потом вы встретили свою настоящую любовь. Расскажите вашу историю.

— Это просто чудо в моей жизни! В тот момент этот человек просто помог мне сориентироваться, обезопасить возникшую ситуацию и как продюсер, и как друг. За это его один телеведущий попытался смешать с грязью — мол, разлучник. А мы с ним в то время еще даже за руку не держались, но эта ситуация показала мне его не только как бизнесмена в области продюсирования, я увидела в нем душу. Мне было опасно оставлять ребенка у родителей из-за слежки. Андрей проникся ситуацией и помог. Мы с мамой переехали в его четырехкомнатную квартиру в охраняемом доме, а он поселился у своей мамы. И даже при этом они все же отследили его машину и стали раскручивать, что я с ним живу. А мы хоть и были знакомы лет шесть, но он всегда держал дистанцию. Он вообще считал, что все артистки какие-то «ку-ку». И дал себе слово, что у него никогда не будет отношений с артистками.

— Но у вас все-таки возникли отношения. Как это произошло?

— Мы поехали к моему батюшке, а Андрей хотел тоже поговорить со старцем о своих проблемах. Он глубоко воцерковленный человек, я это знала давно. И я знала, что любой контракт, договор — все будет по-человечески с его стороны. Он был не просто продюсер, а друг. Но отношения у нас долго были на «вы». Потому что разница в возрасте 20 лет. Ну и я была еще замужем. Когда мы оказались в одной квартире, в быту, он показал себя человеком, искренне заботящимся о моем ребенке. Однажды позвонил и стал так трепетно и заботливо обсуждать бытовые вещи: «Света, я сейчас в магазине, какие памперсы Сонечке купить?» Я как-то стала обращать на это внимание, но у меня появился другой таракан в голове. Да, он мне нравится, но это моя история, и я не имею права даже подумать о чем-то таком. Я запрещала себе думать о нем не как о друге. Хотя умилялась, когда он с Сонечкой играл, — она сразу стала папой его называть. И моя душа стала откликаться. Садились вечером на кухне, я готовила борщ, потому что он в основном одни пельмени варил — холостяк. Смеялись, шутили. Такая непринужденная обстановка не давала мне погрузиться в грусть. Я не одна, рядом со мной был друг, мама, ребенок.

— Он раньше был в вас влюблен?

— Не знаю. Говорит, что нет. У него в жизни было трагичное расставание — вторая половинка уехала за границу за красивой жизнью, и он это долго переживал. Даже когда у нас сложилась семья, наверное, год или два я все еще завоевывала его доверие. Он спрашивал: «Так когда ты меня бросишь?» Ему казалось, что все женщины пользуются мужчинами. И он от меня этого ждал. Почему мы поженились? Это была очень нестандартная ситуация. Мы поехали к моему батюшке, Андрей с ним говорил по своим вопросам. А когда мы уже собирались в машину садиться, батюшка нас подозвал и сказал: «Венчайтесь, у вас одна душа на двоих».

— За пять лет в браке у вас появились два ребенка и вы еще пять детей приняли в семью.

— Совершенно верно. Это то, о чем я всегда мечтала. Совершенно случайно нам в поле зрения попали дети из одной семьи, братья и сестры. Они были в департаменте на разделении. Нам показали фотографию, где они все вместе — голубоглазые, красивые. Я посмотрела, и сердце екнуло — это мои дети! Нам сказали, чтобы выбрали одного или двух. Я заревела: «Как? Они же братья и сестры!» — «Но у них нет шансов попасть в одну семью». А у меня в голове промелькнуло: «У них будет этот шанс!» Позвонила Андрею, он сказал: «Свет, ты же понимаешь, что мы возьмем этих пятерых». «Да, Андрей, я абсолютно такого же мнения», — ответила я.

— Интересно, как идет жизнь в семье, в которой восемь детей. Мне это сложно представить.

— Самое сложное — это логистика, потому что дети в разных школах учатся. Развезти их — самая большая сложность. Накануне у меня с мужем всегда мини-совещание. И вечером перед сном мы всегда продумываем план на следующий день.

— Самому старшему сколько?

— 17 лет.

— Вот вы идете в магазин. Расскажите о вашей продуктовой корзине.

— Когда мы идем в магазин, то берем с собой старших детей, потому что одним все трудно унести. Ну, вы понимаете, только хлеба три-четыре батона надо. Если варим суп, то это десятилитровая кастрюля, меньше у нас уже нет. Зато супа хватает на несколько дней. Три десятка яиц — это минимум. Яичница на три сковородки. Если честно, мне очень нравится все это организовывать.

— А романтика? Когда вы с супругом последний раз были вдвоем?

— О-о-о, нас дети отпускают, и для нас это целое событие! Вот мы чувствуем, что устали, и муж говорит: «Все, поехали вдвоем в кино!» И дети, что мне очень нравится, нас всегда поддерживают: «Да, мам, отдохните, мы вас отпускаем!» Был такой момент, когда мы все отдыхали на море. Одна супружеская пара, у которой двое детей, увидела нас, когда мы вдвоем сидели в беседке на берегу моря, и очень удивилась: «Как, у вас же восемь детей! У нас двое, а так устаем, что никаких сил нет. Всю кровь выпили, реабилитация нужна после такого отдыха! А вы в беседке сидите и спокойно общаетесь». И я им говорю: «Знаете, у нас сегодня такой вечер, мы с детьми договорились, и они нас отпустили. У нас три часа свободного времени». Супруги были очень удивлены. «Видно, нам надо тоже восемь детей иметь, чтобы отдохнуть», — сказала жена мужу.

— В чем, по вашему мнению, женское счастье?

— Вот в этой энергии, которая бьет ключом во всех направлениях — в плане семьи, в плане творчества, — счастье. Мой муж, его любовь — тоже счастье. После венчания у нас появились такие чувства, которых я никогда в жизни не испытывала. Мне кажется, что для любой женщины женское счастье — это реализация как мамы, рождение детей, принятие детей — все родные, все любимые!

Юрий Назаров: «Ливанова взяли в театральный по папиному блату, но он пахал!»

Лика Стар: «Я не развожусь с мужем ради детей»

Волочкова: «Сказала маме: «Пока, неудачница! Живи на отнятые у меня деньги»

Тимур Еремеев: «Уверен, жена Мишулина знала о его второй семье»