Юрий Назаров: «Ливанова взяли в театральный по папиному блату, но он пахал!»

Этот человек не нуждается в представлении. После фильмов «Андрей Рублев», «Горячий снег» и «Маленькая Вера» его полюбили миллионы зрителей по всему Советскому Союзу. А его собственная жизнь — это просто готовый сюжет для драматической картины.

В гостях у «Жизни» народный артист России Юрий Назаров.

— Вы знаете точно, в скольких фильмах вы снялись?

— В четырехстах, немного меньше или больше, не помню.

— Самый страшный съемочный день в вашей жизни?

— Ехали как-то на съемку и попали в аварию. С водителем что-то было не так — то ли с похмелья был, не знаю. Вертанул он руль так, что машина ударилась о парапет и мы «вышли в космос». Это случилось в районе Ленинских гор. Там рабочие находились, и они увидели, как с неба люди падают. А один, в кожаной куртке (это был я), выше всех взлетел. Летел, летел и приземлился — одиннадцатый и двенадцатый грудные позвонки треснули. Лежу в больнице, заходит врач-дама, а у меня трусы без резинки, на веревочке. И я лежу во всей красе на вытяжке. «Вы ногу чувствуете? Поднять ее можете?» — спрашивает. Ну, поднять мне тяжеловато было, а покрутить смог. Она ни слова не сказала и ушла с квадратными глазами. В общем, два дня врачи ждали моей смерти, потом пять дней — полного паралича, но ничего не дождались и успокоились.

— Сколько пробыли в больнице?

— Три месяца. У меня жена заботливая была.

— И она вас выхаживала?

— Ну, терпела. Тяжело ей пришлось. Потому что один ребенок был, второго донашивала. И я — такой подарок.

— Травма до сих пор дает о себе знать?

— Да все нормально. После этого я в «Андрее Рублеве» уже верхом снимался — падал и с коня, и с конем. Есть такой анекдот. У солдата спрашивают: «Как к девкам относишься?» — «Люблю!» — «А они тебя?» — «И я их тоже!»

— Вы рассказывали, что тесть на вас всю сберкнижку потратил, когда вы болели. И про тещу интересно писали — что она была вашим «классовым врагом». Какие у вас были отношения? Что значит «классовый враг»?

— Она в Лондоне родилась. У нее папа был чуть ли не главным архитектором Москвы, а муж — народный артист. Очень высоко парила. А зять у нее… ну, дочь выбрала такое барахло. В общем, зять из Кислодрищенска был, по ее разговорам. Думаете, мне легко было? Мы каждый свою линию вели: она дома, а я на работе. Я деньги зарабатывал, кормил всех — и ее в том числе. Я к женщинам отношусь хорошо, а что мужик — сбоку припека. У женщины эмоции в десять раз сильнее. В молодости это прекрасно. Один из мифических героев говорил, что удовольствие, которое бывает между мужчиной и женщиной, если его разделить на десять частей, то девять мы должны отдать бабе. А мужику — жалкую десятую часть. У женщин более бурная и богатая натура, все им интересно, до всего есть дело. А сейчас мы вообще в матриархат возвращаемся. А к старости у нас, мужиков, какие радости — в десять раз меньше, чем у них…

— Вы свою профессию сравниваете с семейной жизнью. В вашей книге есть такая фраза: «Взаимоотношения у меня с профессией сложные были, да и сейчас непростые, как у иного с женой. И не принимала она меня всерьез когда-то, и не подпускала к себе, и гордо, с презрением отвергала. И я ее и бросал, и поменять на другую пытался. Но вот живем…»

— Понимаете… многоженец я. Их две у меня… У меня свои оправдания есть, а жены обе обижены. У меня был друг, так вот у него четверо детей от одной женщины, а у меня пятеро, но… со сложностями. Так ли, сяк ли в этой ситуации, но обязательно кто-то обиженный будет. И жена обижалась, что у меня еще что-то такое завелось… Та обижалась, что я к ней ушел, но не оставил жену. Сволочь я. И там и сям. О детях я старался заботиться… и самое потрясающее, что они ко мне хорошо относятся, невзирая на все мои грехи…

— Вы с женой 64 года вместе. Сохранить семью — это очень сложно, а развестись — легче легкого. Но она вас простила и приняла. Нет?

— Я бы сказал, она организовала все это. С моей точки зрения. У нее другая точка зрения.

— Как это «организовала»?

— А так это, когда она меня не уважала, когда она на меня плевала…

— Хорошо, тогда у меня другой вопрос: если женщина вас не уважает, зачем жить с ней столько лет?

— А детей куда девать?

— Они тоже ревнуют? Чья ревность страшнее — жен или детей?

— Детей это коснулось, когда они были маленькие. Когда подросли — уже все утихло. А у этих… не утихло. В этом отношении женщины — они могучие.

— Вы учились вместе в театральном институте с Ливановым, Каневским...

— Да, но это разные курсы были. Ливанов — это в первый мой заход. Я вообще шесть лет учился. Сначала поступил, потом бросил и уехал, так сказать, по зову партии в Казахстан. В общем, два года пропустил, а на третий все-таки поступил. Приехал в Москву в институт, познакомился с Васей Ливановым. А уж Васю-то по блату привели. Потому что во МХАТе был его папа, Борис Николаевич. Актер экстра-класса. Актерище. Он пришел в Щукинское и попросил, чтобы взяли его охламона. Я это помню хорошо, потому что это было в аудитории, где преподаватели читали нам «сцену и речь».

И вот привели юного Васю Ливанова. А у нас преподавала женщина очень строгая такая, роста необъятного, всегда ходила в зеленом платье. Она посмотрела, как Вася говорит, какая дикция, и огорошила его: «Артиста из вас не получится!» Но Вася проявил твердость: «Я учиться сюда пришел!» Короче говоря, взяли его по блату без вступительных экзаменов. И Вася так работал, что нам рядом с ним не хрен было делать! Он действительно пахал и многого добился. Даже английская королева это отметила. А у меня по актерскому мастерству пятерки не было ни разу. Первый курс — «четыре», второй курс — «три». Но удержался, не выгнали.

— Во время войны вы, будучи маленьким ребенком, выступали в госпиталях. Как вас принимали зрители?

— Меня на стульчик ставили, и я читал. Однажды во время выступления у меня штаны спали, сшитые из байкового одеяла. Но в конце выступления неизменно были бурные овации! Люди просили еще что-нибудь прочитать. И я читал: «У лукоморья дуб зеленый...»

— Расскажите, пожалуйста, историю любви ваших родителей.

— Папа был такой звонкий, веселый, любил петь, и мама влюбилась в него до потери пульса. А когда до него это дошло, она, по-моему, уже разлюбила. Меня зачинали на Алтае, в Белокурихе — у родителей там медовый месяц был. Когда началась война, мама была беременна братом моим. Он у меня жертва войны — жрать было нечего, лечиться нечем, все для фронта. В десять месяцев он заболел и болел два с половиной года. Мама говорила, что она его дважды родила, всю кровь ему перекачала. Но брат выжил. У него тоже двое детей, внуки, правнуки, все где-то в Европе.

— Какое во время войны у вас было главное лакомство?

— Я помню, что только после войны попробовал лакомство — мандарин. Такой он был завлекательный, оранжевый, я его куснул вместе со шкурой. Борька, мой брат, больной был, ему гоголь-моголь делали, а я о нем только мечтал. А потом, где-то во втором классе (это 1946 год), я тифом заболел. Отвезли меня на пролетке в город, в больницу. Лежал очень плохой. Однажды мама спросила: «Юрочка, что тебе принести?» Я вспомнил о своей мечте и сказал: «Гоголь-моголь».

— Папа умер, когда вам было 12 лет. Как мама выкручивалась?

— Росли мы у бабушки, потому что мама вкалывала. Мама с папой были энергетики. У друзей отцы погибли. И мне неудобно было перед ними, что у меня одного отец живой. У бабки мы обитали. А у нее домработница была.

— Бабушка так хорошо зарабатывала, что домработницу могла себе позволить?

— Да, да, да.

— А кстати, бабушка у вас очень интересная. Я знаю, была история, когда она чекиста с лестницы спустила.

— Бабушка была врач, жила в большой квартире, а чекиста к ней подселили. А он гулял, пил, девушек водил. А бабушка взрываться умела, это я помню по себе. И полетел он с лестницы вместе со своим маузером. Вся улица тогда притихла: что теперь будет? А бабушка прямым ходом в НКВД. Сказала — так, мол, и так, я врач, а этот пьянку развел. И этого чекиста уволили.

— Вы помните день, когда умер Сталин? Какая была реакция у людей?

— Рыдали все, в том числе и теща моя, с которой я еще не был знаком.

— А на XX съезде КПСС культ личности Сталина развенчали...

— Про это замечательно сказал Михаил Александрович Шолохов: «Да, был культ, но была и личность».

— Какие эмоции испытывали люди?

— Эмоции были жуткие. Лизать, врать — это мы завсегда. Знаете, очень многие доносили друг на друга. Это было. И моей маме доносить предлагали, но мои не соглашались.

— Вам было 19 лет, что вы тогда думали, что друзьям говорили?

— А что думать, когда вся страна вождям хлопает? Я же помню и 41-й, и 45-й, и 53-й, когда Сталин умер, и 56-й, когда его обгадил Хрущев. И мы это все приняли, ах, какие мы хорошие, долбо…

— Вы же встречались с Шолоховым. Как это произошло?

— Были хрущевские времена. Многие пытались понять, туда ли мы идем, так ли идем. А у Шолохова в Москве квартира была. Я узнал адрес, поднялся в его квартиру, позвонил. Выходят то ли родственники, то ли охрана, не знаю. В чем дело — спрашивают. Говорю: «Мне к Михаилу Александровичу надо». А он в это время ходил по квартире, ну и подошел, поздоровался со мной. Помню, у него на правой руке один палец был как-то загнут, необычная рука была. У меня это почему-то отложилось. В чем дело — спрашивает. Да вот, говорят ему, показывая на меня, не знает, учиться ему или нет. «Учись, сынок, учись», — сказал Михаил Александрович. Вот какую-то заботу отцовскую я почувствовал, человеческое что-то. А кто я такой? Всего 17 лет придурку было, понимаете?

— Фильм «Андрей Рублев». Что было самым тяжелым для вас? Верхом ездить?

— Верхом-то верхом, там же еще и рубить надо было. А лошадь шла не так, как надо было. Мы скачем под стенами собора, и в нужный момент я должен был рубить. А конь не шел. Двумя руками я его проводил перед камерой, а одной рукой — чтобы другой, с саблей, рубить, — никак. Недели полторы мы мучались, пока не приехал бывший наездник, который брал на этом коне призы в Чехословакии и Англии. И он поставил коню какой-то шпрунт, чтобы он голову не задирал и я мог свободно рубить саблей.

— А если говорить о самом тяжелом моральном моменте: вот горит корова в кадре. Вы видели, как это снимали? Асбестом корову покрывали или прямо по живому жгли? Жалко же животину...

— Нет, нет, наверное, покрывали. Но да, у Андрея Арсеньевича Тарковского был свирепый реализм — по правде, по жути.

— Вам каково все это было наблюдать?

— Надо, а куда деваться? Андрей Арсеньевич — это не пустое место. Глупостей у Тарковского я не помню. Со стороны смотреть — артисты, словно дети, его обожали. И Толя Солоницын, и Коля Бурляев. Можно сказать, что он только две глупости совершил сам для себя. Любил Андрей Арсеньевич лошадей. Дважды он садился в седло и дважды падал с лошади, даже брюки порвал. Лошаденка была колхозная, рабочая. Тарковский махнул у нее перед мордой чем-то — коняга вскинулась. И он вылетел и о дерево боком ударился. А вообще серьезный он был очень. В высоких кабинетах говорили, что ничего не понимают в его творчестве. И им Тарковский отвечал: «А я ни одного фильма, которые на «Мосфильме» выпускают, не понимаю, кроме «Калины красной». Вот «Калину» я понимаю».

— Хочу спросить про «Маленькую Веру». Фильм революционный для своего времени.

— Он гнусный.

— Его и ругали, и хвалили, а вы говорили, что понимаете и тех и других. За что этот фильм можно похвалить, а за что поругать?

— Ну, похвалить за правду. А поругать… Понимаете, он одну сторону только показал — дурь нашу. Папа придурок, мама мурло, хамка, дети — один другого придурковатее. Помню, мы выступали, киноклуб какой-то, и люди спорили — монтаж это или не монтаж. И вдруг встал один мужик и говорит: «Да какой там монтаж не монтаж! Жить-то как?» Вот на этот вопрос фильм «Маленькая Вера» ответа не дает. На Дальнем Востоке был случай. Проходил рядом со мной восточный человек, здоровый такой. Подошел, похлопал по плечу и сказал: «Спасибо вам. Вот так и нужно нас мордой об стол! У меня был один инфаркт, теперь, боюсь, как бы второго не было». Так что правду знать надо!

— У вас пятеро детей, а сколько внуков?

— По-моему, десять.

— Не знаете точно?

— А правнуков шесть. Пока.

— Что самое главное до своих детей, внуков, правнуков вы хотите донести? Какую самую главную мысль в них хотите вложить?

— Главное, что они заботятся обо мне до сих пор. Я для них не пустое место. А что я в них вложил… Что, рассказывать, как мне в жизни не повезло, какой я урод?..

— Как это не повезло? По-моему, вам очень повезло.

— Ну в чем-то да, а дети… они не мои. Мамины, тещины, еще не знаю кого.

— Это гложет вас?

— Я старался быть хорошим мужем, отцом. Стараюсь до сих пор, может, что-то не получается. Ну извините…

Лика Стар: «Я не развожусь с мужем ради детей»

Волочкова: «Сказала маме: «Пока, неудачница! Живи на отнятые у меня деньги»

Тимур Еремеев: «Уверен, жена Мишулина знала о его второй семье»

Валерий Баринов: «Я благодарен жене, что она позволила мне воспитать сына»