Пит Джейсон: «Чем больше денег даешь бывшей жене, тем больше она хочет!»

Участник золотого состава группы «Премьер-министр». Именно с него началась история этого коллектива, и из-за него же закончилась. У нас в гостях музыкант, певец и автор песен Питер Джейсон.

— Я всегда задаю вопрос гостям об истории любви их родителей...

— Мои родители познакомились в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Там мой отец учился, а мама работала переводчицей. Мама была сильно влюблена, она всегда восторженно рассказывала о том, как проходили первые встречи.

— Он красиво ухаживал?

— Он галантный человек был. Часто привозил подарки всякие. Вообще, они забавно смотрелись — как Дон Кихот и Санчо Панса. Полный контраст: он высокий, она маленькая, он черный, она белая. Но вот как-то их притянуло друг к другу.

— Как ее родственники восприняли этот союз?

— По-разному. Вот, например, у меня были крестные, очень близкие наши люди. Я их воспринимал как бабушку и дедушку. Так они какое-то время даже не разговаривали с моей мамой. Такие очень советские люди, для них все это было сложно. Первое время возникали конфликты, но со временем они все приняли.

— А как близкие вашего папы восприняли вашу маму?

— Отец говорил, что его семья в Африке никогда бы не приняла ее. Ему даже поставили условие: можно забрать меня и брата, но без белой жены. Очень консервативно настроенные люди.

— Я знаю, что брат большую роль играет в вашей жизни. Расскажите о нем.

— Юджин мой старший брат, разница в возрасте между нами десять лет. У нас с ним на самом деле разные отцы: его — из Нигерии, а мой — из Кении. Моя мама долго ждала отца Юджина — они познакомились тоже в университете. Но его забрали на войну, потом он сел в тюрьму… А потом у нее возникли отношения с моим отцом.

— Какая у вас мама — просто огонь! Революционер, а не мама!

— Да, именно так. А с братом мы до сих пор хорошо общаемся, но последние пять лет он живет в Сантьяго, в Чили. Поэтому говорим в основном по скайпу.

— Он музыкант, и благодаря ему вы тоже стали музыкантом.

— Да, у Юджина высшее музыкальное образование, и он намного более серьезный музыкант, чем я. Я шел по его стопам, но не дошел до его уровня.

— Ваша мама была с папой восемь лет. Их брак распался, потому что ее не приняла его семья. И он принял такое решение.

— Да, он вынужден был уехать и с собой маму взять не смог.

— Какие в вашей семье сложились традиции за эти восемь лет? Что от папы, что от мамы?

— Помню пару вечеринок, когда приходило много африканцев — папиных друзей. Даже приехал однажды президент землячества на иномарке, что было необычно в то время. И какие-то «добрые люди» прокололи ему шины. Видимо, от зависти.

— Расскажите об отце.

— Последний раз я его видел, когда мне было восемь лет. Воспоминания о нем только положительные, нет никакого негатива. То, что папа уехал и я рос без него, на меня психологически и морально не повлияло: мама сделала все, чтобы я сильно не задумывался об этом. Когда он уезжал, мама понимала, что это навсегда. Помню последнюю прогулку с ним — мы гуляли в парке. И поскольку он, как геолог, часто бывал в командировках, мне тогда сказали, что папа опять уезжает в командировку. И она так затянулась, что я лет до 12 считал, что отец где-то работает. Потом я стал задавать вопросы, собирается ли он возвращаться из командировки. Поговорил с мамой, и она рассказала, что папа больше не с нами.

— То есть общения не было вообще? Он не писал, не звонил?

— Общение было полностью прервано, и мы до сих пор не общаемся. Я пробовал как-то отыскать его через интернет, но очень мало информации нашел о нем. Он по-прежнему в Кении, занимал там какой-то высокий научный пост, написал пару книг по экологии.

— А вы сами в Кении не были?

— Нет.

— Кто вас строже воспитывал — папа или мама?

— Я бы не сказал, что папа меня воспитывал. Он возникал в моей памяти эпизодически. Он очень много работал, часто уезжал в командировки. Лазил по горам, собирал камни. Но когда он приезжал, для меня это был большой праздник. Помню, гулял на улице с друзьями, обиделся на кого-то. Плохое настроение, сижу в песочнице... И вдруг вижу: вдалеке папа идет. Я все бросаю, бегу, радостный, вешаюсь ему на шею и понимаю, что день удался.

— А как мама воспитывала вас?

— Не было никакой супержесткой дисциплины, но и слюней-соплей в отношениях тоже не было. Посередине. Мама всегда очень любила компании, музыку. Сама не пела и не играла на инструментах, но все сделала, чтобы мы, ее дети, полюбили музыку. Нелегко ей было тащить на себе нас двоих. Периодически приходилось работать на двух работах, так как помощи ни от кого не было.

— То есть папа финансово вообще не помогал?

— Пока он был в России, конечно, помогал. Но уехал — и оборвались все связи.

— Это вас ранит?

— Очень это, наверное, ранило маму. Но она никогда не говорила о нем плохо при мне.

— Ей наверняка было сложно жить в советское время — без мужа, да еще два сына темнокожие. С чем ей приходилось сталкиваться — косые взгляды, сплетни?

— Все это было, конечно, но ребенком я этого не замечал. Попрекали люди — мол, не могла себе русского найти. Да, это было тяжело для нее. Ну а я с резким негативом столкнулся в 90-е, когда средь бела дня могли напасть человек пять бритоголовых скинхедов. А я не Джеки Чан и не Брюс Ли, чтобы с таким количеством драться. Приходилось убегать.

— Школьные годы вы как вспоминаете?

— Я не очень любил учиться. Постоянно думал о том, когда же все это закончится. Школьная дисциплина мне была поперек горла. Как только доучился до 9-го класса, стал гастролировать с братом, понимая, что дальше учиться не буду.

— Мама это как восприняла?

— Нормально восприняла. Конечно, хотела, чтобы я учился в музыкальном училище, но реально времени на это не хватало. Мы очень много гастролировали в начале 90-х.

— Ваша любимая игрушка из детства?

— Пятисотый «мерседес»-кабриолет с радиоуправлением. У меня была черепашка маленькая, я сажал ее в этот «мерседес» и возил по квартире.

— В советское время достать такую игрушку… Кто вам ее подарил?

— Я ее купил, когда мы ездили на гастроли с капеллой мальчиков в Германию. Выступали в католическом храме. У меня были карманные деньги, уже не помню, откуда они взялись, и я пошел в магазин и купил эту машину.

— А пионером вы были?

— Пионером был. Приняли не с первого захода — хромала дисциплина. На уроках разговаривал, шуточки отпускал такие, что весь класс смеялся. И меня иногда выставляли вон и даже водили к директору. Когда учился в 9-м классе, в самом своем отвязном возрасте, очень много прогулов у меня было. Хотя экзамены сдал на удовлетворительные отметки, чтобы меня аттестовали. Мама узнала о моих прогулах в самый последний момент — на собрании, когда у нее спросили, считает ли она нормальным такое поведение сына. Она меня провожала в школу, но не до самой двери, чем я и пользовался. Увидев, что она уходит, я тут же бежал с друзьями тусить по видеосалонам, в парки. Но если говорить про сложный подростковый возраст, это, скорее, касалось моего брата. Когда он был подростком, мама была вынуждена делать акцент на нем, а я в это время тусил. А Юджин вдруг стал пацифистом, изрезал свои джинсы, куртку, изрисовал их пацифистскими символами, английские булавки по всей одежде были заколоты. И постоянные тусовки на Пушкинской площади, откуда их милиция периодически забирала. Мама тогда набегалась.

— А вы тоже хулиганили?

— Ну могли яйцами из окон кидать в машины, когда были маленькими.

— Прилетало что-нибудь в ответ?

— А я старался не попадаться: был шустрым, ловким — и поймать меня на «преступлении» было очень сложно.

— А как вас называли в школе?

— Питак. Производное от Пита через «и». Пит — Питак. А наш физрук называл меня исключительно Джексон. Видимо, «в честь» Майкла Джексона. Когда я пришел учиться в капеллу мальчиков, у меня был одноклассник, который, впервые увидев меня, закричал: «О, Майкл Джексон!» А я тогда не знал, кто это. Естественно, заинтересовался, с кем меня сравнивают, на кого я похож. А потом увидел клип с певцом, и это перевернуло мой мир.

— Капелла мальчиков — это музыкальная школа или просто школа?

— Все объединено под одной крышей. До часа дня шли общеобразовательные предметы, а потом, до шести вечера, — музыкальные. В классе была только одна девочка, да и то по блату туда попавшая — ее маме, большому начальнику, было нужно, чтобы дочка занималась музыкой рядом с домом.

— Что там за порядки были?

— Атмосфера пацанская. Капелла больше была похожа на кадетское училище со строгой дисциплиной. Там я учился с 8 до 14 лет.

— Буллинг присутствовал?

— Был в нашем классе парень очень маленького роста, его пинали все подряд. Он очень страдал от травли. Я за него все время заступался — не нравилось мне такое отношение, да и мальчик был очень талантливый.

— Всегда достается тем, кто сильно отличается от других. Вы точно отличались.

— Да, я был такой экзотикой для всех, поэтому со мной все хотели пообщаться, подружиться. Ну и, кроме того, я поставил себя так, что все понимали — не стоит на него нападать.

— Драться приходилось?

— Однажды парень из старших классов украл мои перчатки зимой. Мне без них было очень холодно. Я сначала не знал, кто украл, потом сказали. А он ходил в них, хвастался. В какой-то момент я понял, что, хоть он и в шестом классе, а я всего лишь в четвертом, надо что-то делать. Пришлось драться. Я победил и забрал свои перчатки. После этого меня из старших никто не трогал.

— Вы начали свою карьеру в лихие 90-е годы, когда вам было 16 лет. С чем вам пришлось столкнуться? Кто разруливал спорные ситуации?

— У нас с братом было два спонсора, оба — представители криминальных структур. Я в то время был знаком с большим количеством разных бандитов. И у меня с ними как-то наладились хорошие отношения — я им нравился, они мне нравились. Я с ними часто проводил время, играя в карты. Все было здорово, чувствовал себя защищенным. Но имелся и другой опыт. Однажды один из спонсоров, который был из Тольятти, снял в этом городе пансионат, где обустроил студию, чтобы мы записывали альбом. И там жили все его друзья-бандосы. Не пансионат, а малина. Мне тогда было 15 лет. Помню, однажды приехали «братки» со стороны, чтобы весело провести время, а все номера были заняты «своими». А девушка на ресепшен пыталась объяснить гостям, что вселиться сегодня никак не получится. В этот момент я говорил с мамой по телефону. Вижу, как эти ребята накаляются, не хотят принимать ситуацию, что номеров нет. И в какой-то момент один достал нож и пырнул девушку. Тут прибежали местные бандиты, которые «держали» это заведение, и выкинули парня с ножом с четвертого этажа. Я был в шоке от такого экшена.

— Вы понимали, что с такими людьми опасно дружбу водить?

— Да, я понимал. Но мы для них были просто экзотическим развлечением, они не на этом свои деньги зарабатывали. Им было прикольно, что у них есть такая экзотическая группа с черными ребятами, которые поют и танцуют.

— В 90-е многие молодые люди гибли от различных зависимостей. На ваших глазах что-то подобное было?

— Да, видел, как люди уходили в зависимость. У меня самого, как я понимаю, зависимости нет ни от чего. Я легко через это прошел. В какой-то момент зацепила эта волна, и я был на ее гребне.

— Вы сами из этого выбирались?

— Да, сам, и даже никто из близких — мама, дети — об этом не знал.

— А как вы поняли, что у вас проблемы?

— Когда ты систематически что-то употребляешь, это уже проблема. Я думал, что у меня просто такой период жизни и, когда надоест — спрыгну. В принципе так оно и произошло. Надоело — спрыгнул.

— Группа «Премьер-министр» началась, в общем-то, с вас. Вы были первым. А ваш брат как воспринял такую историю?

— Нормально. Мы тогда уже не работали вместе с братом, но он радовался, что у меня какие-то успехи есть. Он всегда старался мне помочь. Был период, когда я сидел без работы и он меня устроил на студию помогать ему делать аранжировки. И я там мог хоть что-то заработать, чтобы выживать.

— Расскажите вашу версию, как зародилась группа «Премьер-министр».

— Поэт Костя Арсенев познакомил меня с Димой Ланским и объяснил концепцию того, что хочет сделать. Сказал, что есть такой продюсер Евгений Фридлянд и что они хотят сделать бойз-бенд. Я им сказал: «Ребята, если вы хотите сделать классный американский бойз-бенд, то вам нужен Жаник. Жана Милимерова я уже знал несколько лет, мы познакомились на концерте Майкла Джексона в Москве и хорошо дружили. Жаник пел в ресторане, где я тоже выступал какое-то время. И вот мы вместе с Арсеневым и Ланским пошли в ресторан его слушать. Жаник спел пару песен, и все буквально обалдели от его потрясающего голоса: «Да! Он нам нужен! Мы его берем!» Потом мы поехали все вместе к Евгению Фридлянду.

— Какой-то у вас был совершенно кабальный договор.

— Ну, обычный для того времени.

— Какие в нем были самые вопиющие пункты?

— Я в договорах смотрел всегда на две вещи — мой процент с прибыли и срок договора. Все остальное не суть важно. Но позже стало понятно, что мы неправильно подписываем договоры в отношении собственного творчества. Передавали права на песни продюсеру, и это было в принципе неправильно. На тот момент я для проекта песни не писал, и мне было все равно. Писал в основном Слава. Позже все, что он написал, перешло во владение Евгения Фридлянда. Я считаю, что это несправедливо.

— У вас внутри коллектива случались конфликты?

— Да постоянно! И из-за чего угодно. Мы очень разные все. Это был наш плюс и одновременно минус. То, что разные, хорошо тем, что мы дополняли друг друга и на сцене производили впечатление.

— А что раздражало?

— Да какие-то бытовые истории. Ссора могла вспыхнуть, если Жаник в номере гостиницы накрошил семечки. А иногда и из-за творчества ругались. У нас были большие разногласия со Славой. Он хотел, чтобы мы двигались в одном направлении, а мы с Димой и Маратом видели все несколько иначе. Да, бывали жаркие споры.

— Дрались?

— Ну нет, такого не было.

— На что шли девчонки, чтобы привлечь ваше внимание?

— Да они постоянно и повсюду были с нами. Ездили с нами по городам, жили у нас в подъездах.

— В окно залезали?

— Нет. Я жил тогда на четвертом этаже, это было бы довольно сложно. Просто сидели в подъезде. Приходишь утром или вечером и, можно сказать, перешагиваешь через них. Иногда они просили вынести им попить или перекусить что-нибудь. Но в какой-то момент это все надоело: нам нужно было свое личное пространство, своя территория.

— Когда вы поняли, что популярны и просто так сходить в магазин, не привлекая внимание, не получится?

— Наверное, сразу после «Евровидения» в 2002 году это произошло. Буквально на следующий день. Мы приехали в Таллин за две недели до конкурса. Много ходили по городу, и на следующий день после конкурса я решил прогуляться в последний раз. И на меня буквально на каждом шагу набрасывались люди — все поздравляли, просили автограф. Я не смог даже на километр отойти от отеля — проходу просто не давали, пришлось вернуться. И в России было то же самое. В супермаркет идешь и зависаешь там на полчаса, потому что надо всем ответить, со всеми сфотографироваться.

— Первая ваша супруга ведь ваша поклонница?

— Первая… У меня было три брака. Первый — гражданский, второй — официальный, и сейчас я тоже в гражданском браке. Супруга, с которой я был расписан, — да, можно сказать, из поклонниц.

— Значит, та супруга, от которой у вас две дочки, — она ваша поклонница?

— Да. Она увидела меня по телевизору и очень захотела найти «этого парня».

— Таких много, кто хочет найти «этого парня». А вот чтобы парень обратил на тебя внимание — это редкость. Чем она вас так привлекла?

— Тогда у меня был романтический настрой, а она — красивая девушка. Она проявляла откровенные знаки внимания, и это не могло не зацепить.

— Сколько вы вместе прожили?

— Девять лет.

— Девять лет брака, две дочки. Просто в интернете есть информация, что ваша жена живет с вашей мамой.

— Нет, этого никогда не было. Это полная чушь! С моей мамой живут мои дети периодически, но не супруга.

— Еще две дочки у вас от гражданского брака. Как ваши дети относились к вам, когда отношения с женщинами заканчивались?

— Да, они постоянно спрашивали, почему ты уходишь. И я им честно и сразу объяснял, что ухожу не от вас, а от вашей мамы. Отношения с детьми я не прерывал вообще — я приезжал к ним, они приезжали ко мне. Все дружили друг с другом и сейчас общаются между собой.

— А отношения с супругами у вас сохранились?

— На какое-то время. Но сейчас я прервал все отношения с бывшими.

— А почему?

— Это перестало быть возможным — слишком много претензий, в том числе и финансовых. Чем больше я им давал, тем больше становилось претензий. Почему я официально не женюсь сейчас? Просто не вижу в этом необходимости. Не очень верю в эти штампы в паспорте.

— А если женщина хочет, чтобы у нее был штамп?

— Мы как-то обсуждали этот вопрос с моей нынешней женой Яной. Она была раньше замужем, и я был женат до нее. Мы уже переросли это все, и нам сейчас комфортно без всех этих условностей.

— Сколько вы уже вместе?

— Девятый год. Причем мы сразу прошли через всю жесть: безденежье, болезни родственников. Предыдущие браки начинались, когда я был на подъеме, когда все хорошо с деньгами. Но когда у тебя все плохо, то тут могут быть вопросы. У нас с Яной отношения начались с того, что у меня практически не было денег, я был на закате карьеры.

— Закат карьеры, не было денег, четверо детей. И алименты, наверное.

— Алименты я не платил никогда. Просто давал деньги, когда надо. И вот так начались наши отношения — с кучи проблем. Но это нас только заряжало. То, как ты решаешь проблемы вместе, на этом очень много строится потом, все дальнейшие отношения. Сейчас, когда работа пошла в гору и все стало налаживаться, мы выдохнули. Стало легче. Да и что может быть такого страшного в будущем, чего мы не видели в прошлом?

— Три серьезных брака было в вашей жизни, два из них распались. Какие главные претензии были у вас к женщинам и какие главные претензии были к вам?

— В первом браке я был слишком молод и очень долго взрослел. Не в плане самостоятельности — я рано начал зарабатывать, а в ментальном плане. Долго оставался взрослым ребенком. В общем, к браку я не был готов. Но я принял ситуацию, потому что нужно было поступать порядочно. Но я с самого начала понимал, что все это временно. Придет время, и мы расстанемся. Во втором браке все было по-другому. Там в какой-то момент огонек угас. Мне трудно сказать почему. Но ты чувствуешь, что в отношениях не осталось искры, романтики. Если такие отношения становятся повседневными, для меня в них смысла нет. Должно быть чувство. Конечно, со временем оно видоизменяется, но оно не должно исчезать полностью.

— К вам какие претензии были?

— Слишком мало уделяю времени, денег мало даю, хотя я с этим не согласен. Был такой разговор: мол, если не будешь давать такую-то сумму, я подам на алименты. А я говорю: «Хорошо, подавай, будешь получать в десять раз меньше».

— Вы сейчас веган?

— Да.

— Сколько лет уже?

— С 14 лет, а сейчас мне 48.

— С ума сойти! А срывы случались у вас?

— Нет.

— Что, ни разу не наелись шашлыка?

— Нет-нет, что вы! Даже мыслей таких не было. Концепция вегетарианства очень комфортно легла мне на душу. Я очень люблю животных и воспринимаю их как друзей. Странно было бы есть друзей.

— Вы не едите ни мясо, ни рыбу, ни птицу, ни яйца. Молоко?

— Молочные продукты — да, но не само молоко: мне его вкус не нравится.

— Что же вы тогда едите?

— В мире такое огромное количество разных овощей, фруктов, круп, семян.

— Вы сами готовите? Это же нужно уметь вкусно приготовить.

— Я умею готовить какие-то блюда, но у меня и супруга готовит отлично. Она тоже веган. Когда мы встретились, она уже была веганом.

— Расскажите о вашей истории любви с Яной. Как вы познакомились?

— Мы познакомились в соцсетях. И потихоньку стали переписываться, общаться. Это длилось несколько месяцев. Как-то под Новый год я спросил, что она сейчас делает. Она ответила — сижу дома с мамой. «Хочешь, приезжай ко мне», — пишу. И она приехала. Так мы стали общаться лично, но притирка шла долго. Я приезжал к ней в гости, мы смотрели какие-то киношки, между нами ничего не было, и я уезжал. Она также приезжала ко мне. Я очень долго присматривался, старался не спешить, боялся наделать глупостей. Она руководствовалась теми же соображениями. В общем, долго мы друг друга вычисляли.

— Вы сказали, что прошли всевозможную жесть: безденежье, болезнь родственников. Что еще?

— С дочкой Яны были сложности.

— Она вас не принимала?

— Нет, она меня приняла сразу. У нас сразу получился контакт, и больше всего в нашей семье я с ней контачу, когда какие-то проблемы возникают. Когда она не может сказать о своих проблемах бабушке и маме, потому что боится их реакции. А со мной сложились доверительные дружеские отношения. Она сама стала называть меня папой. Ей тогда было 15 лет. У нее был тяжелый подростковый период — стремные компании всякие. За ней приходилось бегать. Я этим активно занимался, и это нас еще больше сблизило.

— А ваши дочки не ревнуют?

— Я никогда не чувствовал с их стороны какой-то ревности, но общаются они между собой меньше, чем мне бы этого хотелось. Дружбы особой нет.

— Вот вы ушли из группы, у вас четверо детей. Как вы выстраивали свою жизнь, это же очень сложно в плане финансов. Как вы выживали?

— Я ушел, а через полгода все остальные ушли, и двери закрывались для всех нас. Но в середине 2006-го ребята уговорили меня вернуться — они тогда уже выступали без продюсера. И вот тогда мы стали зарабатывать самые большие деньги. Это продлилось несколько лет.

— То есть в составе группы «ПМ» вы много зарабатывали?

— Да, несмотря на все судебные тяжбы с продюсером, на которые мы потратили такое количество денег, что сейчас даже неприлично вспоминать. Это была глупость большая. Но глупость не только наша. Мы, понятно — горячие, молодые. Мне не очень понятно, зачем это было нужно Евгению Фридлянду. Для него как для продюсера в этом тоже ничего хорошего не было.

— Обиделся он на вас на всех, скорее всего.

— Он сам убил курицу, несущую золотые яйца. У меня сейчас нет к нему абсолютно никаких претензий, зла не держу, разногласия, которые между нами были, давно не актуальны. Но тогда все люди говорили — зачем он это делает? Все можно было решить мирно, а не через суд.

— Главная к нему претензия какая была у вас? Почему вы ушли?

— Мы перестали быть друзьями. Долгое время основа взаимоотношений была дружеская. Наверное, поэтому мы так плохо читали договоры, которые подписывали. Потом дружбе пришел конец, и уже не были важны деньги.

— То есть он стал таким Карабасом-Барабасом, который всем указывал, что делать?

— Он стал откровенно и неприкрыто нас использовать. Говорил, что вам не надо ни о чем думать, только работайте. И не лезьте со своими вопросами. Но мы уже были не детьми, мы хотели развития, хотели понимать, как что происходит. В ответ нас посылали куда подальше: идите и работайте. Кто в 28-29 лет захочет такого отношения к себе? И мы же видели, как все в других коллективах происходит. Я видел, как работают другие — Матвиенко или Айзеншпис. И мы не могли понять, почему у нас так не может быть.

— Когда вы работали в группе, вы смогли себе какую-то подушку безопасности создать, недвижимостью обзавестись?

— На какое-то время — да, но все же заканчивается. Недвижимость я успел приобрести — для детей. Лично для себя я ничего не приобретал.

— Какой совет вы даете своим дочкам в отношениях с мужчинами?

— Я им всегда говорю: «Главное — не торопиться. Вы еще молоды, и вы все еще успеете». Никогда не надо торопиться в сложных и тонких делах, надо делать все размеренно и спокойно, насколько это возможно в их возрасте. Кстати, старшие дети меня удивляют тем, что они не такие, как я. Я очень быстро на все реагировал, влюблялся. У них такого нет — они спокойные и рациональные.

— Дайте, пожалуйста, ваше определение жизни.

— Жизнь — это путешествие. Интересное путешествие. Опасное путешествие.

Георгий Мартиросян: «Фрейндлих не дала Абдулову стать Д’Артаньяном»

Светлана Феодулова: «Я против долгих романов — либо сразу замуж, либо никак!»

Юрий Назаров: «Ливанова взяли в театральный по папиному блату, но он пахал!»

Лика Стар: «Я не развожусь с мужем ради детей»

Волочкова: «Сказала маме: «Пока, неудачница! Живи на отнятые у меня деньги»